Ваби-Саби - так называется удивительная японская философия, которая находит красоту в… несовершенстве. В мире товаров это означает, что самый старый образчик - чаще всего и самый лучший. Сегодня Ваби-Саби оказалась удивительно актуальной.
Предлагаю вашему вниманию отрывки из книги Р. Пауэлла "Ваби-Саби - путь простоты".
Виноград и оса, ок. 1930
Yanni Hrisomallis - Nightingale
Что такое Ваби-Саби?
Простота и утонченность - японские идеалы красоты, всегда считались эстетическими качествами, присущими японской культуре, и были важнейшими особенностями жизни японцев с древних времен.
Традиционная японская архитектура, например, казалась упрощенной, потому что упор делался на свободное пространство, отсутствие украшений и спокойные приглушенные тона. Тем не менее, таким постройкам была свойственна элегантная красота. Подобные свойства можно увидеть в японском искусстве и литературе: дизайн керамических изделий зачастую очень незамысловат и цвета скромные; структура японских стихов проста и незатейлива, но и те, и другие воплощают простоту и элегантную красоту.
Белый цветок лотоса, 1900
Сложность жизни часто мешает ощутить прелесть ее вкуса.
Будничные обязанности и события сплетаются в такую многослойную, замысловатую и хаотичную картину, что скрытая в ее глубине красота блекнет, теряясь в лабиринте планов, оставаясь в тени сиюминутных забот. Непрерывные попытки удержать темп, выкроить время на все многочисленные дела и в конце концов заставляют нас считать замешательство нормальным состоянием, а множество отвлекающих факторов - будничной неизбежностью…
Птица на заснеженной ветке, ок. 1900
Мы привыкли к перенапряжению, беспорядку и чрезмерности.
Вместо того, чтобы заниматься делом, мы сидим и смотрим, как растет гора будничных мелочей, словно снежный сугроб в долгую зиму. Каждая отдельная снежинка выглядит маленькой, безобидной и очень красиво кружится в воздухе, но когда слой этих снежинок достигает метровой толщины, эти мелочи превращаются в толстое одеяло, не пропускающее свет разума.
Карп, 1900
Многие мудрые культурные традиции подчеркивают важность поиска гармоничного равновесия между действием и бездействием. Один из способов, позволяющих достичь такого равновесия, - это простой, но вместе с тем глубокий образ жизни, который называют путем Ваби-Саби. Это древний путь, проложенный и проверенный веками. Это интуитивный путь, который открывается каждому, кто его ищет…
Ваби-Саби - это образ жизни, в котором ценится сложность, но еще выше ценится простота.
Зимородок, 1910
Ваби-Саби - это философия, основанная на взращивании всего подлинного путем признания трех простых реалий:
ничто не вечно,
ничто не закончено,
и ничто не совершенно.
Признать эти реалии - значит признать удовлетворение зрелой формой счастья и согласиться с тем, что в естественном, неприкрашенном существовании можно найти ясность и изящество.
Белые нарциссы, 1900-1910
Ваби - это равнодушие к богатству, осознание того, что за деньги нельзя купить все и что часто деньги приносят неприятности.
Ваби - это однозначно позитивное отношение к жизни, не подверженное воздействию трудностей и страхов. Мы боимся потерять работу, лишиться супруга или утратить ценное имущество, талант или репутацию. Ваби считает реальной трудностью сам страх и не позволяет ему испортить нам жизнь. Оно помогает увидеть за желаниями то, что действительно необходимо для жизни.
Два воробья, 1900
Ваби-Саби присутствует в передвижении с человеческой скоростью, в питании натуральными продуктами, в неторопливых размышлениях. Оно в уважительности неспешной беседы, в гармоничности уютного жилища, в скромности поведения.
Ему свойственны упорядоченность, но не стандартизация, последовательность, но не схематичность, простосердечие, но не скудоумие, решительность, но не жестокость…
Золотая рыбка и глициния, 1900
Ваби-Саби позволяет человеку увидеть и снять с себя зависимость от материальных благ. Оно не отвергает ваших потребностей, но помогает увидеть разницу между насущными потребностями и случайными желаниями, которыми мы заражаемся от других.
Ваби-Саби помогает отказываться от излишнего, дает возможность вещам самим определить свое место и роль в Вашей жизни, позволяет миру раскрыться естественным образом и не пытаться контролировать ход событий.
Это умение радоваться простым вещам в жизни, умение получать удовольствие от будничных событий, прожитых в полной мере.
Китайская роза, 1890-1900
Испортить Ваби-Саби очень легко - зачастую в силу его нежности, хрупкости и слабой выраженности.
Вот чего Вам не следует делать в первую очередь:
1. Не принимайте непосильных обязательств, независимо от значимости.
2. Не подчиняйтесь требованиям, которые противоречат Вашей натуре.
3. Не акцентируйте внимание на будущем или прошлом.
4. Не стремитесь к совершенству.
5. Не ищите идеальных решений.
Китайские утки, 1900-1910
Но нельзя забывать, что Ваби-Саби по самой своей природе несовместимо с завершенностью. Ваш дом никогда не станет законченным шедевром декора в духе Ваби-Саби, работа никогда не будет закончена, а цель в жизни достигнута.
Если вы считаете, что всего в жизни достигли, значит, вы просто сошли с пути Ваби-Саби. Надеяться можно только на приближение. На согревающее тепло близкой цели.
Лилия, 1900
Самой распространенной имитацией Ваби-Саби является неряшливость.
Можно носить старую дырявую майку, позволить траве на лужайке вырасти так, что соседские коты станут похожи на крадущихся по саванне тигров. Или никогда не мыть машину, потому как грязь, по большому счету, это натуральная земля.
Однако такое поведение говорит лишь об элементарной неряшливости. Оно не имеет с Ваби-Саби ничего общего. Больше того, это нечто прямо противоположное…
Пион и бабочка, 1900
Один преуспевающий бизнесмен однажды сказал мне, что секрет создания богатства очень прост: нужно всего лишь думать о деньгах. Но кто, скажите мне, пожалуйста, захочет все время думать только о деньгах? Стоит ли надрываться из-за хрустящих бумажек, чтобы в конечном итоге они покинули нас, как воздух покидает легкие в момент смерти?
Ваби -Саби предлагает дышать другим воздухом.
В нем ценятся не деньги, а впечатления. Его принципы не отрицают необходимости правильного ведения финансовых дел, но при этом указывают на опасность чрезмерного богатства…
Воробьи и камелия, ок.1900
Китайцы говорят: “Чтобы обрести знание, каждый день что-нибудь добавляй; чтобы обрести мудрость, каждый день от чего-нибудь избавляйся”. …Потери помогают обретению мудрости. Наряду с досадной потерей жизненных сил существуют освобождающие потери гордыни и страха перед чужим мнением.
Осознание этого факта, что листья жизни появляются и исчезают, позволяет человеку сконцентрировать энергию в глубоком и надежном хранилище, которое деревья называют корнями, а мы - СВОЕЙ ДУШОЙ.
Петух и курица в саду, 1910
Стресс - это вполне естественное состояние организма.
Нет лучшего совета для желающих двигаться по пути Ваби-Саби, чем проводить больше времени на природе.
Учитывая безопасность такого состояния, нельзя не признать, что общение с природой - самый эффективный способ успокоения разума и сознания.
Бегония и бабочка, 1900
Три простых явления обладают магической способностью успокаивать нервную систему и восстанавливать гармонию. Это плеск воды, шелест листвы и гладкие камни. Объединить свои усилия они могут в четырех местах: на берегу ручья, реки, озера, моря или океана.
Там, где встречается вода, земля, воздух, где ветер колышет листву и воду, возникает беспорядочный шум, который чудесным образом склеивает нашу разбитую душу…
Не будет большим преувеличением назвать национальной религией японцев культ красоты. Именно эстетические нормы во многом определяют жизненную философию этого народа.
Японцам присуще обостренное чувство гармонии. Художественный вкус пронизывает весь уклад их жизни. Эстетизм японцев основывается на убеждении, что красота присутствует в природе всюду и от человека требуется лишь зоркость, чтобы увидеть ее. Любовь японцев к прекрасному коренится, таким образом, в их любви к природе. Вспомним, что в основу религии синто легло поклонение природе не из страха перед ее грозными явлениями, а из чувства восхищения ею.
Жажда общения с природой граничит у японца с самозабвенной страстью. Причем любовь эта вовсе не обязательно адресуется одним только захватывающим дух крупномасштабным красотам - предметом ее может быть и травинка, на которой обосновался кузнечик; и полураскрывшийся полевой цветок; и причудливо изогнутый корень - словом, все, что служит окном в бесконечное разнообразие и изменчивость мира.
Цель японского садовника - воссоздать природу в миниатюре. Ремесленник стремится показать фактуру материала, повар - сохранить вкус и вид продукта.
Роль художника состоит не в том, чтобы силой навязать материалу свой замысел, а в том, чтобы помочь материалу заговорить и на языке этого ожившего материала выразить собственные чувства. Когда японцы говорят, что керамист учится у глины, резчик учится у дерева, а чеканщик у металла, они имеют в виду именно это. Художник уже в самом выборе материала ищет именно то, что было бы способно откликнуться на его замысел.
"Не сотвори, а найди и открой " - этому общему девизу японского искусства следует и такая полноправная его область, как кулинария.
Японская же пища в противоположность китайской чрезвычайно проста, и повар ставит здесь перед собой совсем другую цель. Он стремится, чтобы внешний вид и вкус кушанья как можно больше сохраняли первоначальные свойства продукта, чтобы рыба или овощи даже в приготовленном виде оставались самими собой.
Японский повар - это резчик по рыбе или овощам. Именно нож - его главный инструмент, как резец у скульптора.
Подобно японскому поэту, который в хайку - семнадцатисложном стихотворении из одной поэтической мысли - обязательно должен выразить время года, японский повар, помимо красоты и гармонии красок, должен обязательно подчеркнуть в пище ее сезонность.
Соответствие сезону, как и свежесть продукта
, ценится в японской кухне более высоко, чем само приготовление. Излюбленное блюдо праздничного японского стола -- это сырая рыба, причем именно тот вид ее, который наиболее вкусен в данное время года или именно в данном месте. Каждое блюдо славится натуральными прелестями продукта, и подано оно должно быть именно в лучшую для данного продукта пору.
Васаби
, или японский хрен, который смешивается с соевым соусом и подается к сырой рыбе, как бы служит ретушью. Не уничтожая присущий рыбе вкус, он лишь подчеркивает его. Пример подобной комбинации - суси, рисовый шарик, на который накладывается ломтик сырой рыбы, проложенный хреном. Здесь вкус сырой рыбы оттеняется как пресностью риса, так и остротой васаби.
Универсальной приправой в японских кушаньях служит адзи-но-мото
. Слово это буквально означает "корень вкуса".
Назначение адзи-но-мото -- усиливать присущие продуктам вкусовые особенности. Если, скажем, бросить щепотку этого белого порошка в куриный бульон, он будет казаться более наваристым, то есть более "куриным". Морковь подобным же образом будет казаться более "морковистой", фасоль -- более "фасолистой", а квашеная редька станет еще более ядреной.
Мерилами красоты у японцев служат четыре понятия, три из которых (саби, ваби, сибуй
) уходят корнями в древнюю религию синто, а четвертое (югэн
) навеяно буддийской философией. Попробуем же разобраться в содержании каждого из этих терминов.
Слово первое - "саби". Красота и естественность
для японцев – понятия тождественные. Все, что неестественно, не может быть красивым. Но ощущение естественности можно усилить добавлением особых качеств. Считается, что время способствует выявлению сущности вещей. Поэтому японцы видят особое очарование в следах возраста. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелый камень в саду или даже обтрепанность – следы многих рук, прикасавшихся к краю картины.
Если такой элемент красоты, как саби, воплощает связь между искусством и природой, то за вторым словом - "ваби" -- виден мост между искусством и повседневной жизнью. Понятие "ваби", подчеркивают японцы, очень трудно объяснить словами. Его надо почувствовать.
Ваби - это отсутствие чего-либо вычурного, броского, нарочитого, то есть в представлении японцев вульгарного. Ваби
- это прелесть обыденного, мудрая воздержанность, красота простоты
.
Если спросить японца, что такое сибуй, он ответит: то, что человек с хорошим вкусом назовет красивым. Сибуй, таким образом, означает окончательный приговор в оценке красоты. На протяжении столетий японцы развили в себе способность распознавать и воссоздавать качества, определяемые словом "сибуй", почти инстинктивно. В буквальном смысле слова сибуй означает терпкий, вяжущий. Произошло оно от названия повидла, которое приготовляют из хурмы.
Сибуй - это красота простоты плюс красота естественности
.
Ив Монтан, например, обладает этим качеством, ибо ему присуща грубая, мужественная красота, а вот Ален Делон - нет. Из японских же киноактеров понятию "сибуй" больше всего соответствует Тосиро Мифуне, в то время как кумир школьниц Юдзо Каяма, исполняющий под гитару песенки собственного сочинения, вовсе не сибуй, потому что слишком смазлив. Слово "сибуй" воплощено в терпком вкусе зеленого чая, в тонком, неопределенном аромате хороших духов.
Сибуй - это первородное несовершенство в сочетании с трезвой сдержанностью
. Все искусственное, вычурное несовместимо с этим понятием.
Понятия "ваби", "саби" или "сибуй" коренятся в умении смотреть на вещи как на существа одушевленные. Если мастер смотрит на материал не как властелин на раба, а как мужчина на женщину, от которой он хотел бы иметь ребенка, похожего на себя, - в этом отзвук древней религии синто.
Радоваться или грустить по поводу перемен, которые несет с собой время, присуще всем народам. Но увидеть в недолговечности источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Не случайно своим национальным цветком они избрали именно сакуру.
Долгожданная пора пробуждения природы начинается здесь внезапной и буйной вспышкой цветения вишни. Ее розовые соцветия волнуют и восхищают японцев не только своим множеством, но и своей недолговечностью. Лепестки сакуры не знают увядания. Весело кружась, они летят к земле от легчайшего дуновения ветра. Они предпочитают опасть еще совсем свежими, чем хоть сколько-нибудь поступиться своей красотой.
Поэтизация изменчивости, недолговечности связана со взглядом буддийской секты дзэн, оставившей глубокий след в японской культуре. Смысл учения Будды, проповедует дзэн, настолько глубок, что его нельзя выразить словами. Его можно постигнуть не разумом, а интуицией; не через изучение священных текстов, а через некое внезапное озарение. Причем к таким моментам чаще всего ведет созерцание природы в ее бесконечном изменении, умение всегда находить согласие с окружающей средой, видеть величие мелочей жизни.
Чаще намекать, чем декларировать, - вот принцип, который делает японское искусство искусством подтекста. Художник умышленно оставляет в своем произведении некое свободное пространство, предоставляя каждому человеку по-своему заполнять его собственным воображением.
У японских живописцев есть крылатое выражение: "Пустые места на свитке исполнены большего смысла, нежели то, что начертала на нем кисть". У актеров издавна существует заповедь: "Если хочешь выразить свои чувства полностью, раскрой себя на восемь десятых".
Японское искусство взяло на себя задачу быть красноречивым на языке недомолвок
. И подобно тому как японец воспринимает иероглиф не просто как несколько штрихов кистью, а как некую идею, он умеет видеть на картине неизмеримо больше того, что на ней изображено. Дождь в бамбуковой роще, ива у водопада -- любая тема, дополненная фантазией зрителя, становится для него окном в бесконечное разнообразие и вечную изменчивость мира.
Югэн, или прелесть недосказанности
, - это та красота, которая скромно лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность. Ее может вовсе не заметить человек, лишенный вкуса или душевного покоя. [*по-хорошему непонятно
]
Считая завершенность несовместимой с вечным движением жизни, японское искусство на том же основании отрицает и симметрию.
Таков жанр сумие
- словно проступающие сквозь туман картины, сделанные черной тушью на мокрой бумаге, живопись намеков и недомолвок.
Таковы хайку
- стихотворения из единственной фразы, из одного поэтического образа. Эта предельно сжатая форма способна нести в себе поистине бездонный подтекст. Отождествляя себя с одним из четырех времен года, поэт стремится не только воспеть свежесть летнего утра в капле росы, но и вложить в эту каплю нечто от самого себя, давая фантазии читателя толчок, чтобы ощутить и пережить это настроение по-своему. Таков театр Ноо
, где все пьесы играются на фоне одной и той же декорации в виде одинокой сосны и где каждое движение актера строго предписано и стилизовано.
Наивысшим проявлением понятия "югэн" можно считать поэму из камня и песка, именуемую философским садом. Мастер чайной церемонии Соами создал его в монастыре Реанзи в Киото за четыре столетия до того, как современные художники открыли язык абстрактного искусства иными путями.
Японские критерии красоты понять может каждый, кто знаком с их основными принципами. Мерилами красоты у японцев служат четыре понятия — саби, ваби, сибуй и югэн . Первые три понятия своими корнями уходят в древнюю религию синто, а югэн — навеяно буддийской философией. Без этих понятий пытаться понять японскую культуру бессмысленно. В традиционной японской эстетике саби, ваби, сибуй и юген определяют сущность прекрасного.
Саби дословно означает ржавчина. Этим понятием передается прелесть потертости, некоего налета времени, патины, следов прикосновения многих рук. Считается, что время способствует выявлению сути вещей. Поэтому японцы видят особое очарование в свидетельствах возраста. Их привлекает темный цвет старого дерева и замшелый камень в саду. Категория саби выражает связь искусства с природой.
Саби
- это естественная , рожденная временем, его печать. Чем явственнее приметы времени, тем драгоценнее вещь. Японцы любят заваривать чай в чайнике из необожженной глины. С каждой заваркой запах становится богаче, а чайник дороже. А чашка станет совершенной, после того, как глазурь покроется изнутри сеточкой трещин. Считается, что время способствует выявлению сущности вещей. Поэтому японцы видят особое очарование в следах возраста. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелый камень в саду или даже обтрепанность — следы многих рук, прикасавшихся к краю картины.
Ваби
- это отсутствие нарочитого, красота простоты. С этим понятием связана практичность, функциональность и утилитарная красота предметов. Красота и естественность для японцев — понятия тождественные. Все, что неестественно, не может быть красивым. Ваби мост между искусством и повседневной жизнью. Понятие ваби очень трудно объяснить словами, его надо почувствовать. Ваби — это отсутствие чего-либо вычурного, броского, нарочитого, то есть в представлении японцев вульгарного.
Ваби — это прелесть обыденного, мудрая воздержанность, красота простоты. Воспитывая в себе умение довольствоваться малым, японцы находят и ценят прекрасное во всем, что окружает человека в его будничной жизни, в каждом предмете повседневного быта. Не только картина или ваза, а любой предмет домашней утвари, будь то лопаточка для накладывания риса или бамбуковая подставка для чайника, может быть произведением искусства и воплощением красоты. Практичность, утилитарная красота предметов — вот что связано с понятием ваби. Хорошим примером принципа Ваби могут служить постеры в стиле минимализм и фотографии в стиле Дзен. Современная цифровая печать Москва позволяет сделать их в отличном качестве и украсить свой дом изображениями простых, но очень приятных глазу вещей, таких, как одинокий лист на водной глади, ветка сакуры или уникальный рисунок крыльев бабочки.
Ваби и саби со временем стали употребляться как одно понятие - ваби-саби , которое затем обрело более широкий смысл, превратившись в обиходное слово сибуй . Японец на вопрос, что такое сибуй, ответит — то, что человек с хорошим вкусом назовет красивым. Сибуй - это красота, заключенная в материале при его минимальной обработке, и практичность изделия. Сочетание этих двух качеств японцы считают идеалом.
На протяжении столетий японцы развили в себе способность распознавать и воссоздавать качества, определяемые словом сибуй, почти инстинктивно. В буквальном смысле слова сибуй означает терпкий, вяжущий. Произошло оно от названия повидла, которое приготовляют из хурмы. Сибуй — это красота простоты плюс красота естественности. Кинжал незачем украшать орнаментом. В нем должна чувствоваться острота лезвия и добротность закалки. При минимальной обработке материала — максимальная практичность изделия — сочетание этих двух качеств японцы считают идеалом. Сибуй — это первородное несовершенство в сочетании с трезвой сдержанностью. Все искусственное, вычурное несовместимо с этим понятием.
Юген - недосказанность, красота, которая лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность. Кенко Ио-шида в XVIII веке писал: «У всех вещей законченность плоха, лишь неоконченное дает радостное, расслабляющее чувство». Предмет, который завершен, неинтересен, изменчивость природного пропадает в законченности. Японское отрицает и симметрию — она воплощает в себе повторение.
Тайна искусства состоит в том, чтобы вслушиваться в несказанное, любоваться невидимым. Это и есть четвертый критерий японского представления о красоте. Югэн воплощает собой мастерство намека или подтекста, прелесть недоговоренности. Заложенная в природе Японских островов постоянная угроза непредвиденных стихийных бедствий сформировала у народа душу, очень чуткую к изменениям окружающей среды. Буддизм добавил сюда свою излюбленную тему о непостоянстве мира. Обе эти предпосылки сообща привели японское искусство к воспеванию изменчивости, бренности. Увидеть в недолговечности источник красоты сумели, пожалуй, лишь японцы. Не случайно своим национальным цветком они избрали именно сакуру.
Если вы хотите вдруг «зажить по-восточному», имея в виду Дальний Восток и культурную Азию, то вы должны усвоить, подлинно пропустить через себя три категории:
- ваби,
- саби,
- югэн.
Особенно, если вы хотите заниматься такими «этническими» вещами, как:
- икэбана,
- сад камней,
- оригами,
- бонсай,
- чайная церемония,
- рисунок тушью,
- рисунок по шёлку,
- написание стихотворений хайку
Арт-терапия, терапия творческим самовыражением и дзен
Сейчас в рамках «психотерапии творческим самовыражением», в рамках мастер-классов по «арт -терапии» большой популярностью пользуются именно эти японские ремёсла и жанры, молча выражающие собой дзен.
И вот, что главное нам всем надо понять: если мы сами, наш Учитель, атмосфера занятий — НЕ содержат трёх перечисленных категорий (ваби,саби, югэн), то нечего на такие занятия и ходить.
Казалось бы, чего проще, щас прочтём про саби, ваби и ю-гэ и полюбим их. А там и воплотим легко.
А это не сильно приятно и не сильно привычно нам, европейцам — саби, ваби и ю-гэ. Вот. Например.
Каждый знаток эстетики дзен сразу найдёт «саби», и «ваби» в том, что европеец назовёт... «одиночество и запустение» . Они для человека, живущего с ощущением дзен, есть благо, а не наоборот. Почему?
Одиночество и запустение даруют человеку редкий дар:освобождение от иллюзии вечной изобильности материального мира , даруют шанс выхода за пределы этой «майи» к подлинному бытию. А в чём суть «подлинного бытия»?
Итак, начнём с «Ваби». Его ассоциативный ряд:
«Джен Эйр»
- скромность, простота, безыскусность, (Свистулька народных промыслов)
- одиночество, одинокость (один цветок на картине — больше не надо. Ты один рассмотри, да?),
- неяркость (пять цветов утомляют глаз, пять звуков утомляют ухо),
- и вместе со всем этим — большая внутренняя сила. (Понимание, что перед тобой — шедевр, оберег, талисман, «штучка» из арсенала шамана).
Статуэтка из «Бабушкиного сундука»
«Саби», в дословном переводе — «покрытый ржавчиной». Её ассоциативный ряд:
- винтаж,
- «благородная патина» времени,
- потрескавшийся, «со сколами», вытертый от употребления, носки,
- «дорогой сердцу», связь с эпохой, предками,
- ощущение «подлинника»,
- штучная работа, теперь — единственный экземпляр, больше «не продаётся».
Как сказал исследователь японской культуры и культуры дзен, Ричард Пауэл: «Подлинное научение «ваби-саби» происходит только тогда, когда ученик искренне понимает три истины:
- ничто на земле не должно быть вечно,
- ничто на земле не должно быть закончено,
- ничто на земле не должно быть совершенно».
Иначе — вавилонская башня. Или — голливудское кино.
А вот как определяет третью японскую эстетическую категорию «ю-гэ» («ю-гэн») Всеволод наш Овчинников в своей прославленной книге «Ветка сакуры»:
«Югэн, или прелесть недосказанности,— это та красота, которая скромно лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность. Её может вовсе не заметить человек, лишенный вкуса или душевного покоя».
Созвучно с этим говорила русская поэтесса Зинаида Гиппиус:
«Если надо объяснять, то — не надо объяснять».
Есть ли примеры саби, ваби и ю-гэн в русской культуре?
Есть. И мы их должны в первую очередь изучить, прежде чем идти на восток. Есть они и в европейской культуре. «Ваби», например, это портреты Рембрандта. Саби — чёрно-белое европейское кино. Ю-гэн... Ну, например, Тарковский. (Для меня Тарковский — это европейское кино).
А вот вам чистый пример из русской культуры. Поэт Евгений Баратынский и его мало кому известное стихотворение «Запустение». Здесь есть сразу три категории дзенской эстетики. И ваби. И саби. И югэн.
Баратынский посвящает это стихотворение своему отцу, который рано умер. Герой стихотворения (поэт) возвращается в родное имение, которое когда-то было богатым. Возвращается туда поздней осенью. И благодарит окружающую атмосферу за то, что именно здесь и именно при таких условиях он может общаться с духом своего отца и буквально всем телом Уверовать. Уверовать в то, что кроме Этого мира есть ещё Другой мир, где ничто не подлежит тлению и где разлуки — отменены.
Стихотворение
Запустение
Я посетил тебя, пленительная сень,
Не в дни весёлые живительного мая,
Когда, зелёными ветвями помавая,
Манишь ты путника в свою густую тень,
Когда ты веешь ароматом
Тобою бережно взлелеянных цветов,—
Под очарованный твой кров
Замедлил я моим возвратом.
В осенней наготе стояли дерева
И неприветливо чернели;
Хрустела под ногой замёрзлая трава,
И листья мёртвые, волнуяся, шумели;
C прохладой резкою дышал
В лицо мне запах увяданья;
Но не весеннего убранства я искал,
А прошлых лет воспоминанья.
Душой задумчивый, медлительно я шёл
С годов младенческих знакомыми тропами;
Художник опытный их некогда провёл.
Увы, рука его изглажена годами!
Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход
Случайно протоптал. Сошёл я в дом заветный,
Дол, первых дум моих лелеятель приветный!
Пруда знакомого искал красивых вод,
Искал прыгучих вод мне памятной каскады:
Там, думал я, к душе моей
Толпою полетят виденья прежних дней...
Вотще! лишённые хранительной преграды,
Далече воды утекли,
Их ложе поросло травою,
Приют хозяйственный в них улья обрели,
И лёгкая тропа исчезла предо мною.
Ни в чём знакомого мой взор не обретал!
Но вот поопрежнему лесистым косогором
Дорожка смелая ведёт меня... обвал
Вдруг поглотил её... Я стал
И глубь нежданную измерил грустным взором,
С недоумением искал другой тропы;
Иду я: где беседка тлеет
И в прахе перед ней лежат её столпы,
Где остов мостика дряхлеет.
И ты, величественный грот,
Тяжёлоокаменный, постигнут разрушеньем,
И угрожаешь уж паденьем,
Бывало, в летний зной прохлады полный свод!
Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!
Ещё прекрасен ты, заглохший Элизей,
И обаянием могучим
Исполнен для души моей.
Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,
Кто, безыменной неги жаден,
Их своенравный бег тропам сим указал,
Кто, преклоняя слух к таинственному шуму
Сих клёнов, сих дубов, в душе своей питал
Ему сочувственную думу.
Давно кругом меня о нём умолкнул слух.
Прияла прах его далёкая могила,
Мне память образа его не сохранила,
Но здесь ещё живёт его доступный дух;
Здесь, друг мечтанья и природы,
Я познаю его вполне:
Он вдохновением волнуется во мне,
Он славить мне велит леса, долины, воды;
Он убедительно пророчит мне страну,
Где я наследую несрочную весну,
Где разрушения следов я не примечу,
Где в сладостной тени невянущих дубров,
У нескудеющих ручьев,
Я тень священную мне встречу.
Елена Назаренко
Ваби-саби трудно объяснить, используя западные понятия, но эту эстетику порой описывают как красоту того, что несовершенно, мимолётно или незаконченно. По сути, ваби-саби это понятие, характеризующие присущий японцам эстетический вкус, способность воспринимать прекрасное и предметы искусства в своём естестве, неподдельности и без излишеств.
По мнению Леонарда Корена Leonard Koren , ваби-саби — наиболее заметная и характерная особенность того, что считается традиционной японской красотой и она «занимает примерно то же место в японском пантеоне эстетических ценностей, какое на Западе занимают греческие идеалы красоты и совершенства». Эндрю Джунипер утверждает, что «если объект или выражение могут возбудить в нас чувство светлой меланхолии и духовной жажды, тогда можно сказать, что этот объект есть ваби-саби». Ричард Пауэл подводит итог, говоря: «Подлинное научение ему (ваби-саби) происходит через осознание трёх простых фактов: ничто не вечно, ничто не закончено и ничто не совершенно».
Ваби - это выражение красоты, которая есть проявление творческой энергии, пронизывающей всё живое и неодушевленное. Это красота, которая как сама природа, и темная, и светлая; и печальная и радостная, и суровая и нежная. Красота этой природной силы несовершенна - всегда изменчива и недосягаема. Макото Уэда /Makoto Ueda
Society Limonta
Простота и утонченность всегда считались эстетическими качествами, присущими японской культуре, и были важнейшими особенностями жизни японцев с древних времен. Традиционная японская архитектура, например, казалась упрощенной, потому что упор делался на свободное пространство, отсутствие украшений и спокойные приглушенные тона. Тем не менее таким постройкам была свойственна элегантная красота.
Ваби-саби — это японский термин, который как раз и отражает такое ощущение красоты, но в то же время несет в подтексте определенные моменты, трудно поддающиеся определению. Эстетические качества, отраженные в ваби-саби, происходят от буддийских идеалов периода Средневековья, когда распространение буддизма в Японии ввело представление о ваби-саби в культурную сферу. Это понятие и сегодня определяет важнейшую суть многих традиционных видов искусств Японии.
Подобные свойства можно увидеть в японском искусстве и литературе: дизайн керамических изделий зачастую очень незамысловат и цвета скромные; структура японских стихов проста и незатейлива, но и те, и другие воплощают простоту и элегантную красоту.
Простоту ваби-саби можно сравнить, например, с безмятежным состоянием человека.
Основная идея этого направления - минимализм
.
- Уберите все лишнее, оставив только суть предмета.
- Не доводите ничего до совершенства, у предмета должна быть своя особенность (предметы ваби-саби можно охарактеризовать как теплые, нежели холодные).
- Как правило, в работе используют ограниченное число материалов.
- Также стоит следить за тем, чтобы ярких, сразу заметных особенностей было меньше. Но это не значит, что стоит убирать невидимые нити, связывающие предметы в единое смысловое целое.”
Ваби переводят по-разному: безмятежная простота; аскетическая элегантность; неотшлифованная, несовершенная, несимметричная красота; безыскусственность; вещи в своем самом простом, строгом, природном состоянии; безмятежное, трансцендентное состояние сознания.
Саби переводят как «красота, хранящая в себе течение времени» и «вызываемое ею ощущение мимолетности». Это патина, которую накладывает возраст; это природный цикл рождения и смерти.
Furniture combining cast aluminium and wood
Hilla Shamia
Yuichi Takemata
Masaaki Saito
Не ворчать и не жаловаться на отчаянное положение, ненавидя бедность или даже пытаясь освободиться от неё; но восставать против материальных трудностей и ограниченности в материальном, преобразовывая это в новообретенную сферу духовной свободы;
не попасться в тиски мирских ценностей, но радоваться безмятежности за пределами повседневности, - вот жизнь истинного приверженца ваби.
Хага Косиро / Haga Koshiro
"Ваби" - особый способ жизни, находящий вкус в добровольной бедности, избирательной неприхотливости и гедоническом аскетизме.
"Саби" - особое свойство вещей, открывающих свою красоту в самоотречении, в безыскусной простоте, в деревенской неотесанности, в простонародной грубоватости, в несовершенстве, непритязательности и незаметности.
Соединившись в одно слово и одно понятие, ваби-саби стало центральным нервом и японского искусства, и всего мироощущения.
"Ваби-саби, - пишет чуткий интерпретатор японского духа в России, востоковед Н. Николаева, - способствует самоуглублению, состоянию внутреннего одиночества как особой выключенности из повседневной реальности... Это - красота заброшенного, покрытого патиной времени, неяркая и не бросающаяся в глаза... Это - постоянное ощущение бытия как небытия".
Например - почти разложившийся, готовый вернуться в землю осенний лист. Тая на глазах, он слабым намеком выдает свои исчезающие очертания. То, что нас пугает трупным запахом, на Востоке зовут ароматом тления. Мы, скажем, любим рождественскую елку в расцвете сил. Пышущая стеклянным румянцем, цветастая и блестящая, она нам кажется вызовом зиме. Но знатоку ваби-саби больше пришлись бы по душе выброшенные елки, валяющиеся на улицах города, приходящего в себя после праздника. Стоит взглянуть на них под другим углом, и мы увидим целый горизонтальный лес, уступивший кавалерийскому налету времени. Следы лихорадочного веселья - неуместный бант, нить серебряного дождика, осколок игрушки, - оттеняют угрюмую, но честную картину умирания. Предоставленная сама себе елка возвращается к естественному ходу вещей, заменяя чуждое ей пестрое убранство глухим оттенком увядшей зелени.
Ваби-саби вообще любит зеленый цвет. В нем много тех многозначительных нюансов, что напоминают об игре живого с мертвым: травянистая гамма весны, патина старой бронзы, мшистая затхлость гниения. Кажется, что по пути к черно-белой палитре небытия все вещи норовят стать зелеными. Не зря армия красит в защитный цвет все, до чего доберется.
Акцентируя смертность вещей, ваби-саби сближает их с нами.
Поэтому ваби-саби ценит то, чем мы брезгуем - вторичность, сношенность, затертость. Бывшее в употреблении всегда лучше нового.
Японский классик ХХ века Танидзаки: "При виде предметов блестящих мы испытываем какое-то неспокойное состояние. Европейцы употребляют столовую утварь из серебра, стали либо никеля, начищают ее до ослепительного блеска, мы же такого блеска не выносим. Наоборот мы радуемся, когда этот блеск сходит с поверхности предметов, когда они приобретают налет давности, когда они темнеют от времени. Мы отдаем предпочтение тому, что имеет глубинную тень, а не поверхностную ясность. Это тоже блеск, но с налетом мути, которая неизбежно вызывает в представлении лоск времени. Это выражение звучит несколько сильно, правильнее было бы сказать - "засаленность руками". И то, и другое выражает понятие глянца, образовавшегося в течение долгого времени на предметах, которых касаются человеческие руки: от постоянного обращения одного и того же места в руках жировое вещество проникает, впитывается в материю предмета, в результате чего и получается именно "засаленность от рук". Нельзя отрицать того, что в "художественную изящность", радующую наш взор, одним элементом входит некоторая нечистоплотность и негигиеничность.
Европейцы стремятся уничтожить всякий след засаленности, подвергая предметы жестокой чистке. Мы же, наоборот, стремимся бережно сохранить ее, возвести ее в некий эстетический принцип... Мы действительно любим вещи, носящие на себе следы человеческой плоти, масляной копоти, выветривания и дождевых отеков. Мы любим расцветку, блеск и глянец, вызывающие в нашем представлении следы подобных внешних влияний. Мы отдыхаем душой, живя в такого рода зданиях и среди таких предметов, - они успокаивающе действуют на наши нервы".
Японцы любят заваривать чай в чайнике из необожженной глины. Его пористые стенки впитывают летучие эфирные масла, придающие чаю ту тонкость аромата, которую на Востоке ценят несравненно выше вкуса. С каждой заваркой запах становится богаче, а чайник дороже. Заплатив вместо пятидесяти долларов пять тысяч, можно приобрести сосуд с документированной родословной, включающей фотографии всех его владельцев на протяжении трех поколений. Накопленное с годами ваби-саби делает чайник членом семьи, занимающим промежуточное положение между женой и кошкой.
Легенда о великом Сэн-но-Риккю рассказывает, что, тщательно подметя ведущую к чайному домику садовую дорожку, первый мастер чая тряхнул ствол дерева и рассыпал по ней желтые листья. Он же завел обычай пить чай не из китайского фарфора, а из крестьянских плошек для риса - "раку". Вылепленные без гончарного круга, вручную, они получались грубыми и кривыми. Эти чашки воплощали квинтэссенцию ваби-саби, пока не попали в музеи. Став предметом роскоши, они утратили печальное очарование бедной простоты. Чтобы вернуть ее в обряд, нынешние мастера подают чай в бумажных стаканчиках.
Александр Генис. Пейзажи.
