На рубеже 1870 - 1880-х гг. во внутриполитической жизни страны от-четливо проявляются признаки кризиса:
Возросло число крестьянских выступлений.
В деревне распространялись слухи о скором переделе по-мещичьей земли, отмене подушной подати .
Брожение в крестьянской среде проходило на фоне нарастания кризиса в аграрной сфере. Помещичьи хозяйства в основной своей массе не приспособились к капиталистиче-ским условиям производства, а крестьянские развивались медленно.
Каз-на была опустошена огромными военными расходами, которые превыси-ли годовой бюджет.
1870-х гг. был отмечен крупными стачками и забастовками рабочих Санкт-Петербурга, Москвы, Харькова и других крупных про-мышленных центров. Активизировалась деятельность революционеров-террористов. В начале февраля 1880 г. С. Н. Халтурин совершил очередное покуше-ние на императора. Возрастало давление общества на правительство. В периодической печати конца 1870-х гг. преобладали либеральные из-дания, выступавшие за дальнейшее развитие реформ.
14 августа 1881 г. было введено в действие «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия»:
· Местные власти получали право арестовывать «подозрительных лиц», без суда ссылать их на срок до пяти лет в любую местность и предавать военному суду,
· закрывать учебные заведения й органы печати,
· приостанавливать деятельность земств.
· в любой части империи могло быть объявлено чрезвычайное положение.
По инициативе нового министра внутренних дел была образована Комиссия для составления проектов местного управления под председательством М. С. Каханова.
Весной 1882 г. Н. П. Игнатьев выступил с проектом созыва Земского собора. Предполагалось, что повестку работы Собора подготовит Комиссия М. С. Каханова.
Идею созыва Земского собора не поддержали К. П. Победоносцев и М. Н. Катков.
Министром внутренних дел стал Д. А. Толстой, сторонник проведения жесткого консервативного курса.
В августе 1882 г. были введены «временные правила» о печати, усилившие административный контроль за содержанием периодических изданий и ужесточившие карательную цензуру.
В августе 1884 г. был принят новый Университетский устав, фактически упразднивший автономию университетов. Ректор и профессора назначались министром просвещения, а деканы — попечителями учебных округов. Значительно возрастала плата за обучение, был упразднен университетский суд. Надзор за студентами осуществляла особая инспекция.
В декабре 1886 г. Д. А. Толстой представил Александру III «всеподданнейший доклад», в котором излагалась программа пересмотра реформ 1860-1870 гг.
Практическая реализация программы Д. А. Толстого свелась к следующим мерам:
· Введение института земских начальников(1889г.). Они назначались министром внутренних дел из местных дворян-помещиков и осуществляли административно-полицейский контроль над крестьянским населением: следили за соблюдением порядка, сбором податей, в случае провинности сажали крестьян под арест, подвергали их телесным наказаниям. Осуществление последней меры стало возможно с упразднением мирового суда. Подлежавшие их рассмотрению дела передавались земским начальникам, которым были подконтрольны и волостные суды. Таким образом, институт земских начальников был призван укрепить позиции правительства на местах и существенно расширить права помещиков по отношению к крестьянам.
· Пересмотр законодательства о земствах (1890 г.). Думы санкционировались губернским начальством, ограничилось число заседаний Думы. Таким образом, городское самоуправление практически переходило под контроль правительства.
· Изменения консервативного характера вносились в судебную систему. Повышался имущественный и образовательный ценз для присяжных заседателей, что увеличивало дворянское представительство (1887 г.). Из ведения суда присяжных изымались дела о«сопротивлении властям» (1889 г.), ограничивалась публичность и гласность заседаний (1887 г.).
· В области культуры, идеологии, национальных отношений упор делался на русскую «национальную самобытность».
Реформы 1860 - 1870-х гг. не развивались, а консервировались и даже усекались. Рассматривая внутреннюю политику Александра III, важно подчеркнуть, что правительство осуществило ряд мер, направленных на улучшение положения крестьян и рабочих. В 1881 г. все бывшие помещичьи крестьяне переводились на обязательный выкуп, отменялось временнообязанное состояние, понижались выкупные платежи. Учреждался Крестьянский банк (1882 г.),который должен был оказывать содействие крестьянам и крестьянским обществам в покупке частновладельческих земель. В 1883-1885 гг. была снижена, а затем отменена подушная подать с крестьян. Утверждены правила о порядке переселения малоземельных крестьян за Урал (1889 г.). Однако все это не улучшило благосостояния крестьянского населения.
Экономическое развитие России во второй половине 19 века
Реформы 60 - 70-х гг. придали ускорение экономическому развитию страны, способствовали росту городского населения, изменили со-циальную структуру общества Именно в это время складывается профессиональный слой рабочих, окончательно порвавших с деревней и постоянно про-живавших вместе с семьями в крупных промышленных центрах.
Основой российской экономики оставалось сельское хозяйство, утратившее замкнутый натуральный характер и все более ориентиро-вавшееся на внутренний и внешний рынок.
Россия превращалась в крупнейшего экспортера хлеба. Значительная часть помещиков вела свое хозяйство на основе от-работочной системы: крестьянин обрабатывал землю помещика сво-им инвентарем за плату деньгами, продуктами или за право использо-вать помещичью землю и угодья. Сохранение же крестьянской общины с ее коллективным земле-пользованием и круговой порукой в уплате налогов было скорее вы-годно рядовому крестьянину, но мешало нарождавшимся кулакам рас-ширять свои земельные владения.
Российская промышленность развивалась циклично: в 60-е и до се-редины 70-х гт. наблюдался подъем, в 80-е наступил некоторый спад, в 90-е гг. — вновь новый экономический подъем. В пореформенные годы быстрыми темпами развивалась хлопчатобумажная промышлен-ность.
Не менее высокие темпы развития были характерны для сахарной промышленности. По произ-водству сахара Россия к концу 90-х гг. вышла на четвертое место в мире.
Конец 1860 - начало 1870-х гг. — время интенсивного железно-дорожного строительства, которое осуществляли фактически на госу-дарственные средства «железнодорожные короли» — подрядчики, на-живавшие на этом огромные состояния. Железнодорожное строительство стало мощным факто-ром развития промышленности.
Значительно вырос спрос на металл, топливо. Возникают акционерные общества. производство. Значительно увеличились инвестиции иностранного капитала в про-мышленность России.
Успехи отечественной промышленности не без основания связы-вают с деятельностью С. Ю. Витте (министр финансов в 1892-1903 гг.) и его политикой форсированной индустриализации. Составными ее частями являлись: перекачка средств из аграрного сектора в промыш-ленность; увеличение косвенных налогов и установление винной мо-нополии; защита отечественных товаропроизводителей от иностран-ных конкурентов посредством высоких таможенных пошлин; введение золотого денежного обращения; привлечение иностранного капитала. Реализация программы С. Ю. Витте значительно увеличила поступле-ния в казну финансовых средств, которые затем использовались в кре-дитовании промышленности. Тем самым на порядок усиливалось влия-ние государства на экономику страны.
В пореформенный период возрос объем внешней торговли России. В 1868 г. принимается один из самых либеральных таможенных та-рифов.
1881 - дворцовые идеологи выступают за низкий курс рубля. Бунге выпускает монеты.
Предлагаемый документ вошёл в историю по указанным в заголовке неофициальным названием, официально же именовался «Доклад о привлечении представителей населения к законосовещательной деятельности». Его автором был генерал Михаил Тариелович Лорис-Меликов (1824-1888). Он родился в армянской дворянской семье, окончил Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, с 1843 г. находился на военной службе, участвовал в Кавказской и Крымской войнах, в 1863-1875 гг. был начальником Терской обл. и командующим расположенными в ней войсками, в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. командовал действующим корпусом Кавказской армии, одержал ряд побед и взял турецкую крепость Карс (за что в 1878 г. был возведён графское достоинство). В 1879 г. в должности самарского временного генерал-губернатора успешно руководил борьбой с эпидемией чумы в Поволжье, в 1879-1880 был харьковским временным генерал-губернатором и командующим войсками военного округа, в феврале-августе 1880 – главным начальником Верховной распорядительной комиссии, в августе 1880 – мае 1881 – министром внутренних дел.
На двух последних постах Лорис-Меликов фактически являлся главой правительства и впервые в русской истории выступил за сочетание суровых репрессий против революционеров с либеральными реформами. Записка посвящена порядку их разработки. Для этого министр предложил создать Общую комиссию с участием выборных представителей губернских земств и крупнейших городов. Этот проект является умереннее предложений Валуева и Константина (они предлагали создать постоянное представительство, Лорис – разовое), однако лучше обоснован. Целью создания выборного представительства объявляется не преодоление сильно преувеличенных внешнеполитических затруднений или улучшение экспертного обеспечения законодательной деятельности, а борьба с «крамолой». Из-за этого, а также более влиятельного положения Лорис-Меликова основные положения его проекта 17.2.1881 г. были одобрены Особым совещанием, заключение которого в тот же день было утверждено Александром II. На начало марта было намечено совещание у императора для окончательного редактирования проекта.
Убийство Александра II привело к срыву этих планов. Новый император Александр III, в бытность наследником подписавший первым журнал Особого совещания 17.2, после воцарения изменил позицию. На верху первой страницы публикуемого доклада имеется его резолюция: «Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете министров весьма незначительным меньшинством. А.». См. следующий документ.
В феврале минувшего года вашему императорскому величеству благоугодно было возложить на меня обязанности по званию главного начальника верховной распорядительной комиссии, учрежденной для охранения государственного порядка и восстановления общественного спокойствия. Затем, в августе того же года, по упразднении верховной распорядительной комиссии, ваше императорское величество соизволили призвать меня к управлению министерством внутренних дел, на попечении коего лежит поддержание внутреннего порядка в государстве. Возлагая на меня столь трудные обязанности в тяжкую для России минуту, ваше величество соизволили преподать мне указания на необходимость, для успешного выполнения порученной мне задачи, принятия мер, направленных не только к строгому преследованию вредных проявлений социального учения и к твердому упрочению правительственной власти, временно поколебленной прискорбными событиями минувших лет, но, главным образом, и к возможному удовлетворению законных потребностей и нужд населения. Действуя с того времени в предуказанном мне вашим величеством направлении и являясь лишь неуклонным исполнителем намерений наших, государь, могу засвидетельствовать ныне пред вашим величеством, что первые шаги по этому, предначертанному высочайшею волею, пути принесли уже заметную пользу: постепенное возвращение государственной жизни к правильному ее течению удовлетворяет в значительной степени внутренним стремлениям благомыслящей части общества и укрепляет временно поколебленное доверие населения к силе и прочности правительственной власти в России. Объединение действий правительственных органов, охраняющих государственный и общественный порядок ; облегчение участи административно высланных, особенно из среды учащейся молодежи; внесение более сердечного участия в руководстве учебною частью в империи; усиленное внимание правительства к местным земским нуждам в широком объеме, выразившееся как в удовлетворении некоторых ходатайств, оставлявшихся прежде без движения, так и в назначении сенаторских ревизий с главнейшею целью изучения сих нужд; отмена ненавистного для народа соляного налога; предпринятый пересмотр не удовлетворяющего своей цели законодательства о печати - оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного и возбуждения верноподданнической готовности служить вам, государь, всеми своими силами для завершения великого дела государственных реформ, предпринятого вами с первых же дней восшествия вашего на прародительский престол.
Смею всеподданнейше доложить вашему императорскому величеству, что, в видах прочнейшего установления порядка, таким настроением необходимо воспользоваться. Великие реформы царствования вашего величества, вследствие событий, обусловленных совместными с ними, но не ими вызванными проявлениями ложных социальных учений, представляются до сих пор отчасти не законченными, а отчасти не вполне согласованными между собою. Кроме того, многие первостепенной государственной важности вопросы, давно уже предуказанные державною волею, остаются без движения в канцеляриях разных ведомств. Для закончания реформ и для разрешения стоящих на очереди вопросов, в центральных управлениях имеется уже много материалов, добытых опытом прошедших лет и приуготовительными работами. Сенаторские ревизии, имеющие главною своею целью исследование настоящего положения провинции и местных потребностей, должны внести богатый вклад в эти материалы и уяснить местными данными то направление, какое для успеха дела необходимо будет дать предстоящим преобразовательным работам центральных учреждений, но и эти данные, при окончательной разработке их, несомненно, окажутся недостаточными, без практических указаний людей, близко знакомых с местными условиями и потребностями.
В виду изложенного нельзя, по моему убеждению, не остановиться на мысли, что призвание общества к участию в разработке необходимых для настоящего времени мероприятий есть именно то средство, какое и полезно, и необходимо для дальнейшей борьбы с крамолою. Существенно важным и подлежащим зрелому обсуждению представляется при этом лишь способ осуществления этой мысли.
Обращаясь к изысканию этого способа, обязываюсь, прежде всего, вновь выразить пред вашим императорским величеством, что, по глубокому моему убеждению, для России немыслима никакая организация народного представительства в формах, заимствованных с запада; формы эти не только чужды русскому народу, но могли бы даже поколебать все основные его политические воззрения и внести в них полную смуту, последствия коей трудно и предвидеть. Равным образом, мне представляется далеко не своевременным и высказываемое некоторыми приверженцами старинных форм российского государства предложение о пользе образования у нас земской думы или земского собора . Наше время настолько удалилось от периода указываемой старинной формы представительства, по изменившимся понятиям и взаимным отношениям составных частей русского государства и современному географическому его очертанию, что простое воссоздание древнего представительства являлось бы трудно осуществимым и, во всяком случае, опасным опытом возвращения к прошедшему.
При таком воззрении на высказываемые в среде некоторой части общества мнения о необходимости прибегнуть к представительным формам, для поддержания порядка в России, и признавая, что мнения эти составляют лишь выражение созревшей потребности служить общественному делу, мне представляется наиболее практическим способом дать законный исход этой потребности в порядке, испытанном уже по мудрым указаниям вашего величества, при разработке крестьянской реформы. Порядок этот следует, конечно, применить к потребностям и задачам настоящей минуты.
Исходя из этого основного начала и принимая во внимание, что на местах имеются ныне уже постоянные учреждения, способные представить сведения и заключения по вопросам, подлежащим обсуждению высшего правительства, мне казалось бы, что следует остановиться на учреждении в С.-Петербурге временных подготовительных комиссий, на подобие организованных в 1858 году редакционных комиссий, с тем, чтобы работы этих комиссий были подвергаемы рассмотрению с участием представителей от земства и некоторых значительных городов.
Состав таких подготовительных комиссий мог бы быть определяем каждый раз высочайшим указанием из представителей центральных правительственных ведомств и приглашенных, с высочайшего соизволения, сведущих и благонадежных служащих и не служащих лиц, известных своими специальными – трудами в науке или опытностью по той или другой отрасли государственного управления или народной жизни .
Председательство в комиссиях должно бы принадлежать особо назначенным, по высочайшему доверию, лицам из числа высших государственных деятелей. В состав комиссий войдут и ревизующие сенаторы, по окончании ими ревизий.
Число комиссий должно бы быть ограничено на первое время двумя по главным отраслям, к которым могут быть отнесены предметы их занятий: административно-хозяйственные и финансовые. Каждая комиссия могла бы подразделяться на отделы или подкомиссии.
Круг занятий административно-хозяйственной комиссии могли бы составить нижеследующие предметы ведомства министерства внутренних дел, одновременно или в последовательном порядке:
а) преобразование местного губернского управления, в видах точного определения объема прав и обязанностей оного, и приведение административных учреждений в надлежащее соответствие с учреждениями судебными и общественными и потребностями управления;
б) дополнение, по указаниям опыта, положений 19 февраля 1861 года и последующих по крестьянскому делу указаний, соответственно выяснившимся потребностям крестьянского населения;
в) изыскание способов: 1) к скорейшему прекращению существующих доныне обязательных отношений бывших крепостных крестьян к своим помещикам и 2) к облегчению выкупных крестьянских платежей в тех местностях, где опыт указал на крайнюю их обременительность;
г) пересмотр положений земского и городового, в видах дополнения и исправления их по указаниям прошедшего времени;
д) организация продовольственных запасов и вообще системы народного продовольствия и
е) меры по охранению скотоводства.
Предметы занятий финансовой комиссии (вопросы: податной, паспортный и другие) подлежали бы определению вашим императорским величеством по всеподданнейшему докладу министра финансов, основанному на предварительном соглашении с министром внутренних дел, тем более, что многие из предметов ведомства обоих названных министерств находятся в тесной между собою связи.
На обязанности комиссий лежало бы составление законопроектов в тех пределах, кои будут им указаны высочайшею волею.
За сим составленные подготовительными комиссиями законопроекты подлежали бы, по указанию верховной власти, предварительному внесению в общую комиссию, имеющую образоваться под председательством особо назначенного высочайшею волею лица из председателей и членов подготовительных комиссий, с призывом выборных от губерний, в коих введено положение о земских учреждениях, а также от некоторых значительнейших городов, по два от каждой губернии и города; при чем, в видах привлечения действительно полезных и сведущих лиц, губернским земским собраниям и городским думам должно быть предоставлено право избирать таковых не только из среды гласных, но и из других лиц, принадлежащих к населению губернии или города .
Из губерний, где земские учреждения еще не открыты, могли бы быть призваны лица, по указанию местной власти.
Для занятий общей комиссии могло бы быть назначено крайним сроком не более двух месяцев.
Рассмотрение и одобренные или исправленные общею комиссиею законопроекты подлежали бы внесению в государственный совет, с заключением по оным министра, к ведомству коего относится предмет нового законопроекта, при чем, для облегчения государственного совета в предстоящих ему работах, быть может вашему величеству благоугодно будет повелеть призвать и в состав его, с правом голоса несколько, от 10 до 15, представителей от общественных учреждений , обнаруживших особенные познания, опытность и выдающиеся способности.
Работа не только подготовительных, но и общей комиссий должна бы иметь значение исключительно совещательное и ни в чем не изменяющее существующего ныне порядка возбуждения законодательных вопросов и разсмотрения их в государственном совете.
Установление изложенного выше и испытанного уже с успехом порядка предварительной разработки важнейших вопросов, соприкасающихся к интересам народной жизни, не имеет ничего общего с западными конституционными формами. За верховною властью сохраняется всецело и исключительно право возбуждения законодательных вопросов в то время и в тех пределах, какие верховная власть признает за благо указать.
Приглашению членов, избираемых общественными учреждениями, будет предшествовать составление нового законопроекта подготовительными комиссиями из чинов правительственных, при участии лишь некоторых, особо известных правительству, посторонних лиц. Весь личный состав подготовительных комиссий войдет в состав общей комиссии и будет разъяснять и поддерживать выработанные проекты. Эта обязанность будет лежать на председателях подготовительных комиссий, в качестве помощников председателя общей комиссии.
Самый состав общей комиссии будет каждый раз предуказываем высочайшею волею, при чем комиссия будет получать право заниматься лишь предметами, предоставленными ее рассмотрению.
Но, предварительно приведения всех изложенных выше предположений в окончательное исполнение, мне казалось бы необходимым ныне же сделать распоряжение, чтобы имеющиеся в разных департаментах и других центральных учреждениях всех ведомств материалы, имеющие соотношение к перечисленным выше вопросам, кои будут подлежать обсуждению подготовительных комиссий, были собраны, приведены в порядок и известную систему и сгруппированы по однородным предметам. Труд этот в каждом отдельном учреждении должен быть возложен на наиболее способных и дельных чинов подлежащих ведомств, при чем начальство этих ведомств может, буде пожелает, приглашать для участия в таких приуготовительных работах и посторонних лиц, кои своею опытностью и научными познаниями могли бы способствовать их успеху. На окончание этих работ должен быть назначен срок, совпадающий с окончанием сенаторских ревизий, при чем каждому отдельному ведомству, независимо от собрания и группировки имеющихся в его ведении материалов, могло бы быть предоставлено передавать в подготовительные комиссии результаты своих трудов не только в виде сырых материалов, но и основанные на них формулированные предложения, в форме проектов законоположений. По приблизительным соображениям такие приуготовительные работы, по разработке данных и материалов, как имеющихся в различных учреждениях, так и тех, кои доставлены будут ревизующими сенаторами, могут быть совершенно закончены к осени текущего года и переданы в подготовительные комиссии. По открытии тогда же в них занятий, деятельность их должна быть ведена с таким расчетом, чтобы созыв общей комиссии, с участием общественных представителей, мог последовать в начале будущего года, по окончании сессий губернских земских собраний.
Между тем, такое учреждение может дать правильный исход заметному стремлению общественных сил к служению престолу и отечеству, неминуемо внесет в народную жизнь оживляющее начало и предоставит правительству возможность пользоваться опытностью местных деятелей, ближе стоящих к народной жизни, нежели чиновники центральных управлений.
Соображения эти, в связи с возбужденными в благомыслящей части общества радостными ожиданиями дальнейшего развития великодушно предначертанных вашим императорским величеством преобразований, не могут не заслуживать самого серьезного внимания. Позволяю себе повергнуть пред вами, государь, глубокое мое убеждение, что неудовлетворение приведенным выше ожиданиям в настоящее время будет неминуемо иметь последствием, если не полное охлаждение, то, по меньшей мере, равнодушие к общественному делу, представляющие, как указал прискорбный опыт недавно истекших лет, самую удобную почву для успеха анархической пропаганды.
Если ваше императорское величество соизволите разделять высказанные мною мысли, то, по одобрении вами изложенных в настоящей записке предположений, не благо-угодно ли повелеть обсуждение способа приведения их в исполнение поручить рассмотрению
нескольких лиц по избранию ваше императорского величества?
Конституционные проекты в России XVIII - начала XX века. М, 2010
6 августа 1880 года Именным указом, данным Сенату, Верховная распорядительная комиссия, созданная для охранения в России государственного и общественного порядка, была закрыта. Александр II сообщал в Указе: "Следя, со дня учреждения Верховной распорядительной комиссии за мероприятиями Главного начальника оной, Мы убедились, что ближайшая цель учреждения Комиссии - объединение действий всех властей для борьбы с крамолою настолько уже достигнута вполне согласными с видами Нашими распоряжениями генерал-адъютанта графа Лорис-Меликова, что дальнейшие указания Наши по охранению государственного порядка и общественного спокойствия могут быть приводимы в исполнение в общеустановленном законом порядке, с некоторым лишь расширением круга ведения Министерства внутренних дел. Вследствие сего, а также с целью большего на будущее время упрочения единства действий существующих органов исполнительной власти, Мы признали за благо: 1. Верховную распорядительную комиссию закрыть, с передачею дел оной в Министерство внутренних дел. 2. III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии упразднить, с передачею дел оного в ведение Министра внутренних дел, образовав особый, для заведывания ими, в составе Министерства внутренних дел, департамент Государственной полиции, впредь до возможности полного слияния высшего заведывания полициею в Государстве в одно учреждение упомянутого Министерства. 3. Заведывание Корпусом жандармов возложить на Министра внутренних дел, на правах Шефа жандармов. 4. Министру внутренних дел предоставить завершение возбужденных Верховной Распорядительной комиссиею вопросов, с правом приглашать для сего, в особые совещания, членов закрываемой ныне Комиссии"*(235).
Содержание приведенного Именного указа со всей очевидностью предполагало назначение на должность министра внутренних дел бывшего главного начальника Верховной распорядительной комиссии. Это и произошло: в день выхода данного акта М.Т. Лорис-Меликов был назначен министром внутренних дел. В России еще со времен императора Александра I в рамках именно этого органа велась разработка проектов государственных реформ. Таким образом, Михаил Тариелович получил легальную возможность для осуществления своих преобразовательных замыслов.
6 сентября 1880 года М.Т. Лорис-Меликов пригласил к себе редакторов наиболее крупных российских периодических изданий для того, чтобы сказать им о недопустимости волновать напрасно общественные умы требованием привлечения общества к участию в законодательстве и управлении в виде представительных собраний европейского типа, или в форме созывавшихся на Руси в старину земских соборов. При этом он пояснил, что подобные мечтательные разглагольствования прессы ему "тем более неприятны, что напрасно возбуждаемые ими надежды в обществе связываются с его именем, хотя он, министр, никаких полномочий на это не получал и сам лично в виду ничего подобного не имеет, будучи твердо убежден, что в настоящее время самое необходимое, чем надобно заняться и на что он обратит все свое внимание и труд - это дать должную силу новым учреждениям, уже существующим, а также привести в сообразность и гармонию с последними учреждения старого порядка, видоизменив их, насколько то потребуется для этой цели"*(236). Далее Михаил Тариелович представил редакторам программу своей деятельности на посту министра внутренних дел, рассчитанную на ближайшие пять-семь лет. Она состояла из пяти основных пунктов:
1) "Дать земству и другим общественным и сословным учреждениям возможность вполне пользоваться теми правами, которые дарованы им законом".
2) "Привести к единообразию полицию и поставить ее в гармонию с новыми учреждениями, чтобы в ней не было более возможности проявляться разным уклонениям от закона, существовавшим доселе".
3) "Дать провинциальным учреждениям большую самостоятельность в разрешении подведомых им дел, чтоб они не имели нужды с каждым, иногда совсем незначительным вопросом, обращаться в Петербург и ждать разрешения оттуда".
4) "Дознать желания, нужды, состояние населения разных губерний, для чего, по ходатайству министра внутренних дел, высочайше назначены сенатские ревизии нескольких губерний, и на основании того, что будет добыто означенными ревизиями, по возможности, удовлетворить желания и нужды населения, обратив при этом внимание и на его экономическое положение".
5) "Дать печати возможность обсуждать различные мероприятия, постановления, распоряжения правительства с тем только условием, чтобы она не смущала и не волновала напрасно общественные умы своими помянутыми мечтательными иллюзиями"*(237).
По инициативе председателя Комитета министров П.А. Валуева вопрос о подготовке решения об отмене цензуры и предоставлении печати полной свободы был вынесен на обсуждение специального совещания высших сановников. Первое их заседание по этому вопросу состоялось 29 октября 1880 года. На нем была рассмотрена записка сенатора и начальника Главного управления по делам печати Н.С. Абазы. Петр Александрович записал в своем дневнике на следующий день: "Вчера первое заседание совещания по делам печати.
Записка Н. Абазы до наглости извращает положение дела. Я воздержался, на первый раз, от всякой аргументации, и только изложил в вступительной речи, очерк хода дел печати с 1861 года. Князь Урусов и Победоносцев видят, в чем дело, и ужасаются, но противиться не могут или не решаются"*(238). Вечером 5 ноября, в доме П.А. Валуева, состоялось второе совещание по делам печати. На него были приглашены представители самых авторитетных в то время в России периодических изданий. Выступивший на совещании редактор-издатель журнала "Вестник Европы" М.М. Стасюлевич длинно говорил о пользе для общества свободы печати и призывал совещание разработать проект закона для ее закрепления. "Между печатью и цензурой должен быть положен закон и суд"*(239), - сказал он, завершая свою речь. Сановники, члены совещания, отнеслись к ней вполне благосклонно. Следующие совещания были посвящены обсуждению мер защиты свободы печати. П.А. Валуев полагал, что эту задачу необходимо предоставить суду. В составленном им законопроекте была предусмотрена специальная на этот счет статья, которая гласила: "Установленное действующим ныне законом право наложения административных взысканий отменяется, и приостановление и прекращение повременных изданий, а также уничтожение преступных сочинений может последовать лишь по судебному приговору"*(240). Председатель Комитета министров как будто не понимал, что возникший в России в результате реформы 1864 г. суд, сохраняя довольно большую степень независимости от правительственных органов, испытывал возраставшее с каждым годом давление со стороны периодический печати и становился все более и более зависимым от мнений, высказываемых в газетах и журналах. Это ясно сознавал член совещания по делам печати К.П. Победоносцев. 26 января 1881 г. Константин Петрович писал Е.Ф. Тютчевой: "В прошлую субботу нас продержали до поздней ночи у Валуева. Все, как один человек, решили: освободить печать вполне, предоставив суду разбирать жалобы на нее со стороны правительства. Можно ли придумать еще что безумнее в России? Опять власть, причисляя себя к гнилой интеллигенции, забывает или отвергает главное свое призвание - охранять "малых сих верующих в нее"*(241), - т.е. многомиллионный народ от яда и соблазна. Я остался один при том мнении, что, по крайней мере, суд должен быть не публичною ареною, а закрытой. И в этом все против меня протестовали, и, конечно, на днях же газеты будут обливать меня ядом злоречия"*(242).
28 января 1881 года М.Т. Лорис-Меликов подал государю доклад о необходимости привлечения представителей общества к разработке дальнейших административно-хозяйственных и финансовых реформ. Впоследствии этот доклад будут называть "конституцией Лорис-Меликова". В действительности в нем не содержалось ничего, что заслуживало бы такого названия. Но нельзя отрицать, что предложения министра внутренних дел, будучи осуществленными, открывали путь для преобразования государственного строя в направлении к конституционной монархии. Неслучайно император Александр III назовет этот документ "шагом к конституции" в своей надписи над текстом первой его страницы.
М.Т. Лорис-Меликов начал свой доклад с напоминания о том, что при возложении на него обязанностей главного начальника Верховной распорядительной комиссии, а после ее упразднения назначении его министром внутренних дел, государь соизволил преподать ему указания на необходимость, для успешного выполнения порученной ему задачи, принять меры, направленные "не только к строгому преследованию вредных проявлений социального учения и к твердому упрочению правительственной власти, временно поколебленной прискорбными событиями минувших лет*(243), но, главным образом, и к возможному удовлетворению законных потребностей и нужд населения"*(244). Затем Михаил Тариелович перечислил свои действия в этом направлении и отметил, что все они "оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного и возбуждения верноподданнической готовности служить" государю всеми силами "для завершения великого дела государственных реформ"*(245).
Опираясь на этот вывод, министр внутренних дел предлагал Александру II воспользоваться таким настроением общества и провести новые преобразования. "Великие реформы царствования Вашего Величества, - писал министр в своем всеподданнейшем докладе, - вследствие, обусловленных совместными с ними, но не ими вызванными проявлениями ложных социальных учений, представляются до сих пор отчасти не законченными, а отчасти не вполне согласованными между собою. Кроме того, многие первостепенной государственной важности вопросы, давно уже предуказанные державною волею, остаются без движения в канцеляриях разных ведомств. Для закончания реформ и для разрешения стоящих на очереди вопросов, в центральных управлениях имеется уже много материалов, добытых опытом прошедших лет и приуготовительными работами. Сенаторские ревизии, имеющие главною своею целью исследование настоящего положения провинции и местных потребностей, должны внести богатый вклад в эти материалы и уяснить местными данными то направление, какое для успеха дела необходимо будет предстоящим преобразовательным работам центральных учреждений, но и эти данные, при окончательной разработке их, несомненно, окажутся недостаточными, без практических указаний людей, близко знакомых с местными условиями и потребностями"*(246).
После этих слов М.Т. Лорис-Меликов высказал идею, которая и дала повод весь его доклад называть "конституцией". "В виду вышеизложенного, - заявил он, - нельзя, по моему убеждению, не остановиться на мысли, что призвание общества к участию в разработке необходимых для настоящего времени мероприятий есть именно то средство, какое и полезно, и необходимо для дальнейшей борьбы с крамолою". Свою убежденность в правильности данной идеи министр подкрепил замечанием: "Существенно важным и подлежащим зрелому обсуждению представляется при этом лишь способ осуществления этой мысли"*(247) (курсив мой. - В.Т.).
Обращаясь к вопросу об указанном способе, Лорис-Меликов повторял мнение, которое уже высказывал государю в поданных ему ранее докладах, что "для России немыслима никакая организация народного представительства в формах, заимствованных с Запада", что формы эти "не только чужды русскому народу, но могли бы даже поколебать все основные его политические воззрения и внести в них полную смуту, последствия коей трудно и предвидеть"*(248).
Вместе с тем, Лорис-Меликов уверял государя, что считает далеко не своевременным и высказываемое некоторыми приверженцами старинных форм Русского государства предложение о воссоздании в России Земской думы или Земского собора. При этом министр внутренних дел не скрывал от его величества, что расценивает "мнения о необходимости прибегнуть к представительным формам, для поддержания порядка в России", в качестве выражения "созревшей потребности служить общественному делу" и признавал целесообразным дать ей удовлетворение. "Мне представляется наиболее практическим способом, - писал он Александру II, - дать законный исход этой потребности в порядке, испытанном уже по мудрым указаниям Вашего Величества при разработке крестьянской реформы. Порядок этот следует, конечно, применить к потребностям и задачам настоящей минуты"*(249).
Лорис-Меликов предлагал императору учредить в Санкт-Петербурге две временные подготовительные комиссии, наподобие создававшихся в 1858 году Редакционных комиссий для разработки общего и местного положений о крестьянах, выходивших из крепостной зависимости*(250).
В состав подготовительных комиссий для разработки проектов административно-хозяйственной и финансовой реформ Лорис-Меликов полагал возможным включить не только представителей центральных правительственных ведомств, но и "приглашенных, с высочайшего соизволения, сведущих и благонадежных служащих и не служащих лиц, известных своими специальными трудами в науке или опытностью по той или другой отрасли государственного управления, а также ревизующих сенаторов, по окончании ими ревизий".
Круг занятий подготовительных комиссий должны были составить, по мнению Лорис-Меликова, предметы вверенного ему министерства, как-то: преобразование губернского управления с целью точного определения объема его функций и приведения административных учреждений в надлежащее соответствие с учреждениями судебными и общественными; дополнение Общего положения от 19 февраля 1861 года нормами, позволяющими прекратить существующие доныне повинности бывших крепостных крестьян к своим помещикам и облегчить крестьянские выкупные платежи; пересмотр земского и городового положений и т.д.
Для рассмотрения законопроектов, составленных подготовительными комиссиями, Лорис-Меликов предлагал образовать из членов последних и выборных от губерний и городов общую комиссию. Причем он считал, что "в видах привлечения действительно полезных и сведущих лиц, губернским земским собраниям и городским думам должно быть предоставлено право избирать таковых не только из среды гласных, но и из других лиц, принадлежащих к населению губернии или города"*(251).
Рассмотренные и одобренные или исправленные общей комиссией законопроекты подлежали внесению в Государственный совет. В состав его Лорис-Меликов также намеревался привлечь представителей от общества - от 10 до 15 человек, причем с правом голоса. При этом министр старался убедить Александра II в том, что предложенный в его докладе порядок предварительной разработки важнейших вопросов народной жизни с участием общественных представителей "не имеет ничего общего с западными конституционными формами", так как за верховной государственной властью "сохраняется всецело и исключительно право возбуждения законодательных вопросов в то время и в тех пределах", какие она "признает за благо указать"*(252).
Начало работы всех подготовительных комиссий министр планировал на осень 1881 года. До этого времени различные ведомства должны были собрать и привести в порядок материалы, имеющие отношение к вопросам, которые будут в этих комиссиях обсуждаться.
Созыв общей комиссии, с участием общественных представителей, Лорис-Меликов намечал на начало 1882 года. "Такое учреждение, - отмечал он в конце своего доклада, - может дать правильный исход заметному стремлению общественных сил к служению престолу и отечеству, неминуемо внесет в народную жизнь оживляющее начало и предоставит правительству возможность пользоваться опытностью местных деятелей, ближе стоящих к народной жизни, нежели чиновники центральных управлений"*(253).
В заключительной части доклада Лорис-Меликов внушал Александру II, что неисполнение изложенных в нем соображений будет способствовать дальнейшему росту в обществе антигосударственных настроений. "Соображения эти, - писал министр, - в связи с возбужденными в благомыслящей части общества радостными ожиданиями дальнейшего развития великодушно предначертанных Вашим Императорским Величеством преобразований, не могут не заслуживать самого серьезного внимания. Позволяю себе повергнуть пред Вами, Государь, глубокое мое убеждение, что неудовлетворение приведенным выше ожиданиям в настоящее время будет неминуемо иметь последствием, если не полное охлаждение, то, по меньшей мере, равнодушие к общественному делу, представляющие, как указал прискорбный опыт недавно истекших лет, самую удобную почву для анархической пропаганды"*(254).
Убеждая императора в необходимости одобрить доклад о привлечении общественных представителей к разработке законопроектов, Лорис-Меликов предначертывал ему дальнейшие действия, которые следовало в этом случае предпринять. Завершал доклад следующий вопрос: "Если Ваше Императорское Величество соизволите разделять высказанные мною мысли, то, по одобрении Вами изложенных в настоящей записке предположений, не благоугодно ли повелеть обсуждение способа приведения их в исполнение поручить рассмотрению нескольких лиц по избранию Вашего Императорского Величества?"*(255)
Ознакомившись с докладом М.Т. Лорис-Меликова, Александр II принял решение обсудить его сначала в узком кругу высших сановников. 2 февраля 1881 года текст этого документа был передан на прочтение председателю Комитета министров П.А. Валуеву. 3 февраля Петр Александрович записал в своем дневнике: "Третьего дня ко мне заезжал Michel 1-er (т.е. Михаил Тариелович. - В.Т.). Особенно любезен. Должно было что-нибудь значить. И точно: оказывается, что государю угодно, чтобы я участвовал в совещании, которое должно состояться у Его Величества относительно представленной гр. Лорис-Меликовым записки. Ближний боярин (т.е. Лорис-Меликов. - В.Т.) мне ее вчера прислал. Монумент посредственности умственной и нравственной. При наивно-циническом самовосхвалении, при грубом каждении государю и грубом изложении разной лжи, - прежняя мысль о каких-то редакционных комиссиях из призывных экспертов"*(256).
Приведенные слова выражали истинное мнение Валуева о проекте Лорис-Меликова, ведь они были записаны в дневник и не говорились публично. Однако столь негативная оценка этого документа не помешала председателю Комитета министров присоединиться к тем сановникам, которые одобрили его.
К середине февраля 1881 года совещание сановников завершило рассмотрение предложений М.Т. Лорис-Меликова о привлечении представителей общества к разработке дальнейших административно-хозяйственных и финансовых реформ. По всем обсуждавшимся вопросам сановники выработали согласованные мнения. Последние были записаны в журнал совещания и представлены как всеподданнейший доклад государю.
В самом начале этого документа говорилось: "Рассмотрев, согласно высочайшему повелению Вашего Императорского величества, вышеизложенные соображения министра внутренних дел, совещание считает обязанностью доложить Вам, государь, что оно всецело присоединяется к взгляду генерал-адъютанта Лорис-Меликова на проявившиеся уже благие последствия тех мер, какие, по высочайшим вашего величества указаниям, были приняты в последние 12 месяцев, а также разделяет и мысли его относительно того пути, которого предстояло бы ныне держаться, дабы, развивая и усовершая предначертанные Вашим Императорским величеством преобразования, скрепить благотворную связь между правительством и лучшими силами общества"*(257).
После этих слов совещание выразило свое одобрение предложениям министра внутренних дел, признав особую важность за теми из них, которые относились к учреждению общей комиссии с участием выборных представителей от земства и некоторых городов. При этом оно указало, что состав, порядок созыва и полномочия этой комиссии требуют "самого тщательного обсуждения и подробного определения". Но приступать к данным подробностям совещание сочло преждевременным вследствие того, что многие их стороны могут вполне выясниться лишь по мере осуществления таких подготовительных действий, которые должны предшествовать созыву общей комиссии. Поэтому совещание признало целесообразным ограничиться пока установлением лишь главнейших положений, регулирующих создание и деятельность указанной комиссии.
Итоговое постановление совещания состояло из 12 пунктов. В них излагались меры, которые было необходимо предпринять для проведения в жизнь рассмотренного плана. Совещание советовало, например, Александру II:
- "Сделать ныне же распоряжение, чтобы находящиеся в разных министерствах и других центральных учреждениях материалы, имеющие отношение к перечисленным в записке министра внутренних дел вопросам, были собраны, сгруппированы по однородным предметам" и приведены в такой порядок, в каком, по усмотрению подлежащего министра, они могли бы с удобством быть подвергнуты обсуждению в подготовительных комиссиях.
Передавать составленные подготовительными комиссиями законопроекты до их внесения в Государственный совет на обсуждение общей комиссии.
Общую комиссию сформировать: "а) из назначенных по высочайшему повелению к постоянному присутствованию в оной лиц, принимавших участие в работах подготовительных комиссий; б) из выборных от губерний, в коих введено положение о земских учреждениях, и от некоторых значительнейших городов, и в) из назначенных особым порядком членов от тех местностей, в коих положение о земских учреждениях не действует"*(258).
В последнем пункте своего постановления совещание констатировало, что работы общей комиссии должны иметь лишь совещательное значение и что "учреждением ее не изменяется существующий ныне порядок возбуждения законодательных вопросов и окончательного их обсуждения. Рассмотренные общей комиссией законопроекты вносятся установленным порядком в Государственный совет подлежащими министрами, с изложением и собственного заключения министра"*(259).
Текст этого документа был датирован 16 февраля 1881 года и подписан основными участниками совещания: цесаревичем Александром, великим князем Константином, графом Александром Адлербергом, князем Сергеем Урусовым, А. Абазой, графом М. Лорис-Меликовым, Дмитрием Набоковым и Дмитрием Сокольским.
17 февраля 1881 года государь одобрил доклад совещания о предложениях М.Т. Лорис-Меликова и распорядился привести их в исполнение*(260). В правительственной сфере данное высочайшее распоряжение было понято рядом влиятельных сановников в качестве шага по пути к конституции. Подобным же образом оно часто трактуется и в современной исторической литературе.
Так, например, "согласием на введение в России конституции" называет одобрение Александром II предложений о привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности историк И.Е. Дронов. В своей книге, посвященной жизни и царствованию его сына Александра III, он пытается установить причины этого поворота в политических воззрениях Александра II и приходит к следующему довольно парадоксальному выводу: "Что же касается государя Александра Николаевича, то его согласие на введение "конституции" объяснялось не политическими, а личными причинами"*(261). По мнению историка, подоплека произошедшей с императором перемены таилась в обстоятельствах его брачно-семейной жизни. 22 мая 1880 г. умерла супруга Александра II императрица Мария Александровна. Едва дождавшись окончания 40-дневного траура, завершавшегося 30 июня, Александр Николаевич уже 6 июля повенчался с Екатериной Михайловной Долгорукой*(262), от которой имел в тот момент трех детей. Изданным 5 декабря 1880 г. Именным указом император пожаловал ей титул "светлейшей княгини Юрьевской". По словам И.Е. Дронова, "к началу 1881 г., судя по всему, у него окончательно созрел план короновать княгиню Юрьевскую императорской короной и одновременно обнародовать некую "конституцию", которая должна была оправдать и обосновать столь беспрецедентный шаг. Кроме того, таким образом Александр II, по-видимому, надеялся переключить неизбежный взрыв страстей с коронации, - лично его касающегося и дорогого ему дела, - на конституцию, вопрос, который тревожил прежде всего Россию. За драками по поводу конституции, рассчитывал царь, забудут о незаконной коронации его морганатической супруги"*(263).
В действительности документ, который Александр II одобрил 17 февраля 1881 года, был очень далек от настоящей конституции. Вопрос о введении в России представительного правления с конституцией и соответственно преобразовании самодержавия в конституционную монархию, возникший в процессе подготовки и проведения крестьянской, судебной и земской реформ, являлся на всем протяжении царствования Александра II постоянным предметом дискуссий в среде русской правящей элиты и интеллигенции. Он периодически вставал и перед императором. И его величество был вынужден давать на него свой ответ. И каждый раз данный ответ был отрицательным: Александр II старался убедить сановников в том, что он не вынашивает никаких планов создания в России представительного, конституционного правления.
Подобный ответ на конституционный вопрос император дал, например, в августе 1880 года, стремясь развеять вновь распространившиеся не только в Санкт-Петербурге, но и в Берлине слухи о скором введении в России конституции. Д.А. Милютин*(264) записал в своем дневнике под датой 12 августа 1880 года: "Любопытное сведение сообщено мне сегодня Государем о собственноручном письме, полученном Его Величеством от императора германского*(265), который, вследствие дошедших до его сведения слухов о мнимом намерении императора Александра II даровать России конституцию, счел нужным, во имя родственных и дружеских чувств к своему племяннику, предостеречь его от важнейших затруднений представительного образа правления и для того преподать ему несколько добрых советов, основанных на долголетнем опыте. Сущность этих советов, изложенных по пунктам в приложенной к письму собственноручной же записке, заключается в том, чтобы сферу действий представительных собраний строго ограничить исключительно обсуждением вопросов чисто законодательных и утверждением трехлетнего бюджета с полным устранением всякого вмешательства в администрацию и "политику". Государь поручил Гирсу*(266) снять копию с неразборчивой*(267) записки императора Вильгельма и приложить русский перевод, а затем прочел нам приготовленное уже ответное письмо, в котором прямо высказывает, что не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки"*(268) (курсив мой. - В.Т.).
Одобрив 17 февраля 1881 года предложения М.Т. Лорис-Меликова, подправленные совещанием сановников, Александр II нисколько не вышел за рамки того, что ему советовал германский император: министр внутренних дел предлагал привлечь общественных представителей всего лишь к законосовещательной деятельности. Рассмотренные ими законопроекты принимались не сразу, но должны были вноситься соответствующими министрами установленным порядком в Государственный совет, при этом министры могли сопроводить их собственными заключениями.
Что же касается коронации светлейшей княгини Юрьевской, то она Александром II действительно планировалась*(269). А поскольку Екатерина Долгорукова была морганатической женой императора, то организовать коронационный обряд предполагалось по образцу коронации второй супруги Петра I. Правовед Б.Н. Чичерин привел в своих воспоминаниях любопытный факт на сей счет. Указав, что Александр II намеревался короновать княжну Долгорукову, он сообщил далее: "Епитроп Иерусалимской церкви, ныне*(270) государственный контролер, Тертий Филиппов, по этому случаю ездил даже в Москву, чтоб из архивов извлечь подробности о коронации Екатерины I. Я знал этого господина еще домашним учителем в нашем соседстве. Добыв в Москве архивные сведения для будущей коронации, он с торжеством возвращался в Петербург, как вдруг на полпути узнал о событии 1 марта. Сведения были спрятаны"*(271).
Наследник престола цесаревич Александр - будущий император Александр III - считал эту коронацию позором для династии Романовых. Такого же мнения был и его наставник К.П. Победоносцев, а также многие русские сановники. Осуждал идею коронации княгини Юрьевской и Б.Н. Чичерин, полагавший, что смерть императора стала для него лучшим выходом из данной ситуации*(272). Решившись на нее, Александр II, безусловно, нуждался в юридическом обосновании и моральном оправдании этого поступка. Но в тех условиях такое обоснование могла дать только русская политическая традиция и ни в коей мере не конституция, сам факт принятия которой был бы нарушением существовавшего в России на протяжении нескольких столетий политического порядка. Его величество не мог не сознавать этого.
О том, что Александр II действительно не имел плана введения в России конституционного правления, косвенно свидетельствует и та осторожность, с которой он действовал после одобрения предложений М.Т. Лорис-Меликова о привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности. Поставив резолюцию "Исполнить" на первой странице представленного ему в журнале совещания доклада об этих предложениях, император поручил министру внутренних дел составить к 1 марта проект официального правительственного сообщения о подготовке соответствующего закона. Этот документ был представлен в государев кабинет к назначенному сроку, но Александр II не стал спешить с его публикацией. Между тем подготовленный проект не содержал ничего нового, а лишь повторял основные положения доклада, одобренного императором.
Его текст начинался с краткого описания обстоятельств учреждения и закрытия Верховной распорядительной комиссии и характеристики результатов ее деятельности. После этого в нем излагались задачи, которые министр внутренних дел считал первоочередными в работе вверенного ему министерства. В основном тексте проекта правительственного сообщения объявлялось, что "государь император, следуя влечениям своего любвеобильного сердца и желая явить новый знак монаршего доверия к своим верноподданным, по рассмотрении соображений министра внутренних дел в особом совещании из высочайше назначенных к тому лиц, всемилостивейшее соизволил одобрить основную мысль относительно пользы и своевременности привлечения местных деятелей к совещательному участию в изготовлении центральными учреждениями законопроектов по тем вопросам, которые признаны будут его величеством подлежащими ныне разрешению, в видах развития и усовершения высочайше предначертанных преобразований"*(273).
19 февраля 1881 года исполнилось ровно 20 лет со дня утверждения Александром II целой серии законодательных актов о крестьянской реформе, важнейшим среди которых был высочайший Манифест "О Всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей, и об устройстве их быта". Столичные газеты вышли с хвалебными до неприличия статьями в адрес российского императора-освободителя. Крестьянская реформа считалась при царском дворе образцовой по методике своей подготовки, и неудивительно, что и подготовку реформы государственного строя правительство планировало вести таким же способом. Министр внутренних дел счел необходимым открыто заявить об этом в сообщении о подготовке закона, разрешающего привлекать представителей общества для законосовещательной деятельности, и поэтому вставил в его проект следующие слова: "Для практического осуществления всемилостивейшей воли относительно скрепления указанным путем плодотворной связи между правительством и лучшими силами общественными, государь император изволил избрать порядок, испытанный уже, по указаниям Его Величества, при разработке крестьянской реформы, с применением оного к потребностям и задачам настоящего времени"*(274).
Помимо приведенных положений составленный М.Т. Лорис-Меликовым проект правительственного сообщения содержал перечень мер, которые правительство предполагало предпринять для установления нового порядка законосовещательной деятельности. Данный перечень повторял содержание двенадцати пунктов постановления совещания, высочайше одобренного 17 февраля 1881 года.
Утром 1 марта Александр II вызвал к себе П.А. Валуева. Передав председателю Комитета министров текст данного сообщения, император попросил его высказать о нем свое мнение и, если не будет никаких возражений, созвать в среду 4 марта для его обсуждения Совет министров. Однако жить его величеству оставалось всего несколько часов.
"Я давно, очень давно не видел государя в таком добром духе и даже на вид так здоровым и добрым*(275), - запишет Валуев на следующий день в свой дневник. - В 3-м часу я был у гр. Лорис-Меликова (чтобы его предупредить, что я возвратил проект государю без замечаний), когда раздались роковые взрывы. Я сказал: attentat possible*(276). "Невозможно", - сказал гр. Лорис-Меликов. Через пять минут все сомнения были устранены. Гр. Лорис-Меликов уехал во дворец в санях градоначальника. Я поехал туда же по Миллионной. Там тотчас узнал, что надежды уже не было. Государь истекал кровью и был без сознания. Члены его семейства прибывали одни за другими. Коридор наполнился разным людом. Генералы, министры, офицеры, дамы. Смятение и горе общие"*(277).
Вступление на российский престол нового императора, как и в прежних подобных случаях, сопровождалось изданием соответствующего Манифеста*(278) и актов о принесении присяги. Новым было в этот раз высочайшее повеление привести к присяге также крестьян. В изданном по этому поводу 1 марта 1881 года Именном указе было отмечено, что Манифестом 19 февраля 1861 года император Александр II, "освободив крестьян от крепостной зависимости, предоставил им права свободных сельских обывателей". С распространением же, "согласно сему Манифесту и дополнительным к оному законоположениям, на крестьян действия общих законов" они подлежали, как и другие свободные подданные, приведению к присяге в верности государю Александру III и его наследнику, цесаревичу и великому князю Николаю Александровичу*(279). Данный указ стал, пожалуй, первым признаком начала в России новой эпохи.
Сановники знали, что при Александре III в России будет все по-новому. Вечером 1 марта нового императора посетил его наставник К.П. Победоносцев. По свидетельству Е.М. Феоктистова, занимавшего в то время пост главного редактора "Журнала Министерства народного просвещения", Константин Петрович "умолял государя уволить Лорис-Меликова"*(280). Но Михаил Тариелович и сам понимал, что его отставка дело лишь времени, причем весьма близкого. Роковое событие 1 марта показало, что доклады, в которых он уверял Александра II об успехах борьбы с заговорщиками, оказались ложью.
Сразу после кончины Александра II министр внутренних дел подошел к новому государю и спросил "должен ли он следовать указаниям, данным ему покойным императором по вопросу об опубликовании правительственного сообщения на следующий день, 2 марта"*(281). Это была еще одна ложь: Александр II не давал указания насчет публикации правительственного сообщения о подготовке закона, приводящего в исполнение предложения о привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности. Его величество намеревался сначала обсудить текст данного сообщения на заседании Комитета министров 4 марта, и Лорис-Меликов знал об этом. Но Александру III это отцовское намерение не было еще известно. Поэтому он ответил министру: "Ничего не меняй в приказаниях моего отца, пусть это будет его завещанием..."*(282). Михаил Тариелович быстро направился в типографию "Правительственного вестника" и приказал напечатать составленный им проект сообщения в номере, выходящем 2 марта. Однако к ночи Александр III разобрался в ситуации и отдал приказ Лорис-Меликову остановить его публикацию.
Понимая, в каком тяжелом положении оказался после гибели отца его ученик, ставший новым императором, Победоносцев старался морально поддержать его. Но при этом не упускал случая дать ему необходимые в той обстановке наставления. "Ваше Императорское Величество! - писал Константин Петрович государю 3 марта 1881 года. - Не могу успокоиться от страшного потрясения. Думая об Вас в эти минуты, на кровавом пороге, через который Богу угодно провесть Вас в новую судьбу Вашу, вся душа моя трепещет за Вас - страхом неведомого, грядущего на Вас и на Россию, страхом великого, несказанного бремени, которое на Вас ложится. Любя Вас как человека, хотелось бы, как человека, спасти Вас от тяготы в привольную жизнь; но на это нет силы человеческой, ибо так благоволил Бог. Его была святая воля, чтобы Вы для этой судьбы родились на свет, и чтобы брат Ваш возлюбленный, отходя к нему, указал Вам на земле свое место.
Народ верит в эту волю Божию и по Его велению возлагает надежду свою на Вас и на крепкую власть, Богом врученную Вам. Да благословит Бог! Да ободрит Вас молитва народная, а вера народная да даст Вам силу и разум править крепкой рукой и твердой волей.
Простите, Ваше Величество, что не могу утерпеть и в эти скорбные часы подхожу к Вам с своим словом: ради Бога в эти первые дни царствования, которые будут иметь для Вас решительное значение, не упускайте случая заявлять свою решительную волю, прямо от Вас исходящую, чтобы все слышали и знали: "Я так хочу, или я не хочу и не допущу"*(283).
Заседание Совета министров, которое Александр II назначил на 4 марта, новый император перенес на четыре дня позднее. Он не спешил увольнять либерально настроенных сановников своего отца, желая сначала разобраться в хитросплетениях интриги, затеянной министром внутренних дел.
8 марта 1881 года в 2 часа 15 минут пополудни в Зимнем дворце открылось заседание Совета министров, созванного Александром III специально для обсуждения доклада Особого совещания сановников о предложениях М.Т. Лорис-Меликова. Оно продолжалось два с половиной часа. Для участия в нем были приглашены, помимо министров, трое великих князей: Константин и Михаил Николаевичи и Владимир Александрович, а также обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, и генерал-адъютанты С.Г. Строганов и Э.Т. Баранов. Председательствовал на заседании сам государь.
После того как все сановники уселись за длинный стол, Александр III объявил повестку заседания и предложил министру внутренних дел зачитать текст доклада, записанный в журнале Особого совещания и одобренный 17 февраля 1881 года покойным императором. Большинство присутствовавших на этом заседании поначалу отнеслись к новому обсуждению предложений М.Т. Лорис-Меликова как к простой формальности: ведь они получили одобрение Александра II, а новый император незадолго до своего вступления на престол подписал постановление совещания, в котором предлагались конкретные меры для приведения указанных предложений в исполнение. При таких обстоятельствах, казалось, что Александр III не может не подтвердить прежнего их одобрения. Однако результат заседания получился не таким, каким ожидался многими его участниками.
Граф Лорис-Меликов допустил явную ошибку, согласившись зачитать журнал, в котором приводились оценки внутриполитической ситуации в России, дававшиеся им в конце января 1881 года. После дерзкого покушения террористов на жизнь Александра II говорить о том, что предпринятые министром внутренних дел меры "оказали и оказывают благотворное влияние на общество в смысле успокоения тревожного состояния оного"*(284) было в высшей степени неуместно*(285). Представлять предложения о реформе государственного строя в докладе с такими фразами означало заранее обречь их на неприятие. Поручив Лорис-Меликову зачитать публично этот доклад, Александр III тем самым во многом предопределил ход его обсуждения.
Когда министр внутренних дел завершил чтение, государь обратился к присутствовавшим на заседании сановникам с просьбой высказаться по поводу доклада "вполне правдиво, ничем не стесняясь и даже не считая дела по существу предрешенным"*(286). Слово тут же взял граф Строганов, как самый старший из них*(287). "Предполагаемая вами мера, - сказал Сергей Григорьевич, обращаясь к Александру III, - по моему мнению, не только несвоевременна при настоящих обстоятельствах, требующих особой энергии со стороны правительства, но и вредная. Мера эта вредна потому, что с принятием ее власть перейдет из рук самодержавного монарха, который теперь для России, безусловно, необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде". Кульминацией резкого выступления С.Г. Строганова против предложений о введении в России народного представительства были его слова: "Путь этот ведет прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России"*(288). "Я тоже опасаюсь, что это первый шаг к конституции", - заявил в ответ на эти слова император.
После графа Строганова слово было предоставлено графу П.А. Валуеву, который поддержал предложения Лорис-Меликова. По свидетельству Е.А. Перетца, Петр Александрович сказал: "Я давнишний автор - могу сказать, ветеран рассматриваемого положения. Оно сделано было мною, в несколько иной только форме, в 1863 году, во время польского восстания, и имело, между прочим, привлечь на сторону правительства всех благомыслящих людей. Я не изменю своих убеждений и теперь. Напротив того, я нахожу, что при настоящих обстоятельствах предполагаемая нами мера оказывается в особенности настоятельной и необходимой"*(289).
Поддержал предложения М.Т. Лорис-Меликова о привлечении представителей общества к законосовещательной деятельности и военный министр граф Д.А. Милютин. Пересказывая в дневнике свою речь, Дмитрий Алексеевич отметил, что "находя невозможным входить в обсуждение дела по существу", он "высказал лишь убеждение в необходимости новых законодательных мер для довершения оставшихся недоконченными великих реформ почившего императора". В качестве аргумента в пользу привлечения общественных представителей к обсуждению государственных преобразований, Милютин привел тот факт, что "почти все прежние реформы разрабатывались также с участием представителей местных интересов, и никаких неудобств от того не замечалось". В заключение своего выступления военный министр констатировал, что "в настоящий момент более чем когда-либо своевременно возвестить предположенную программу законодательной деятельности, вслед за сделанным заявлением о направлении международной политики". По его словам, "заявление это уже произвело весьма благоприятное впечатление в Европе; теперь Россия ждет такого же благотворного возвещения царской воли по внутреннему благоустройству государства. Оставить это ожидание неудовлетворенным гораздо опаснее, чем предложенный призыв к совету земских людей"*(290).
Выражая поддержку плану привлечения общественных представителей к законосовещательной деятельности, и П.А. Валуев, и Д.А. Милютин старались в то же самое время убедить Александра III в том, что данный план совсем не ведет Россию к конституционному правлению. "Предполагаемая мера далека очень от конституции", - утверждал председатель Комитета министров. "Не о конституции идет у нас теперь речь. Нет ее и тени", - заявлял военный министр. Однако противников введения в России народного представительства эти декларации не успокоили. За Д.А. Милютиным выступил министр почт и телеграфов Л.С. Маков. Не скрывая своего возмущения позицией выступивших перед ним сановников, он взволнованно произнес: "Еще не прошло и недели, как я присягал быть верным государю самодержавному. В прочитанном же проекте принцип самодержавия попирается ногами..."*(291). Намекнув, что предложения Лорис-Меликова ведут к ограничению самодержавия, Лев Савич тем не менее закончил свою речь в примирительном тоне и призвал подвергнуть план привлечения общественных представителей к законосовещательной деятельности зрелому и осторожному обсуждению во всех его деталях.
Следующим взял слово министр финансов А.А. Абаза. Он отверг мнение Л.С. Макова о том, что участие представителей общества в государственной деятельности является ограничением самодержавия, объяснив, что, напротив, оно "укрепит и поддержит авторитет правительства"*(292). После речи А.А. Абазы выступил министр путей сообщения К.Н. Посьет. Проект привлечения общественных представителей к осуждению законов был назван им несвоевременным.
Заседание Совета министров стало походить на театральную постановку: речи сторонников предложений М.Т. Лорис-Меликова сменяли выступления их противников. Министры произносили монологи, которыми скорее лишь обозначали свое отношение к плану введения общественного представительства, нежели убеждали кого-либо в своей правоте. Так продолжалось до того момента, пока не заговорил К.П. Победоносцев. Его речь окончательно определила ход обсуждения этого плана.
О том, что она была главной на заседании Совета министров, состоявшемся 8 марта 1881 года, свидетельствуют все его участники, оставившие записи о нем в своих дневниках или мемуарах. "Обер-прокурор Синода сказал невозможную речь, в которой назвал все предложенное и все европейское (sic) - величайшей фальшью"*(293), - отметил в своей дневниковой записи П.А. Валуев. Д.А. Милютин выразил в своем дневнике такое же мнение, но в более подробном виде. Написав, что все, сказанное на этом заседании С.Г. Строгановым, Л.С. Маковым и К.Н. Посьетом, "было бледно и ничтожно сравнительно с длинною иезуитскою речью, произнесенною Победоносцевым: это было уже не одно опровержение предложенных ныне мер, а прямое, огульное порицание всего, что было совершено в прошлое царствование; он осмелился назвать великие реформы императора Александра II преступною ошибкой! Речь Победоносцева, произнесенная с риторическим пафосом, казалась отголоском туманных теорий славянофильских; это было отрицание всего, что составляет основу европейской цивилизации"*(294).
Из этих оценок видно, что Победоносцев предстал на рассматриваемом заседании Совета министров в качестве идеолога - выразителя особого политического и правового мировоззрения, отличающегося своим глубинным смыслом от мировоззрения западноевропейского типа. Его речь, записанная государственным секретарем Е.А. Перетцем, подтверждает этот вывод: обер-прокурор Святейшего Синода противопоставил предложениям о введении в России общественного представительства не отдельные аргументы, но понимание этого института как явления, имеющего свои пороки - причем такие, которые способны нивелировать все его достоинства. Более того, он показал, что в условиях России общественное представительство может стать орудием разрушения государства и общества.
Начиная свое выступление, Победоносцев первыми же словами дал понять, что будет говорить не просто о каком-то нововведении в государственный строй России, но о величайшей опасности, угрожающей существованию самого государства. "Ваше величество, по долгу присяги и совести, я обязан высказать Вам все, что у меня на душе. Я нахожусь не только в смущении, но и в отчаянии. Как и в прежние времена перед гибелью Польши говорили: "Finis Poloniae", так теперь едва ли не приходится сказать: "Finis Russiae". При соображении проекта, предлагаемого на утверждение Ваше, сжимается сердце. В этом проекте слышится фальшь, скажу более: он дышит фальшью"*(295).
Дальнейшее содержание речи Победоносцева было посвящено разоблачению этой фальши. "Нам говорят, - продолжал он, - что для лучшей разработки законодательных проектов нужно приглашать людей, знающих народную жизнь, нужно выслушивать экспертов. Против этого я ничего не сказал бы, если б хотели сделать только это. Эксперты вызывались и в прежние времена, но не так, как предлагается теперь". Обер-прокурор обращал внимание императора и членов Совета министров на то, что обсуждаемый план исходит из ложного представления о представителях как о выразителях мнения страны, тогда как в действительности представители, если и будут что выражать, то лишь "свое личное мнение и взгляды". "Правительство, - напоминал Победоносцев, - должно радеть о народе, оно должно познать действительные его нужды, должно помогать ему справляться с безысходною часто нуждою. Вот удел, к достижению которого нужно стремиться, вот истинная задача нового царствования". Однако представительство, утверждал Константин Петрович, скорее превратится в обыкновенную говорильню, чем в эффективный институт, способствующий удовлетворению народных интересов. Это свое мнение он выводил из опыта реформ, которые были осуществлены в царствование Александра II. "Благодаря пустым болтунам, что сделалось с высокими предначертаниями покойного незабвенного государя, принявшего под конец своего царствования мученический венец? К чему привела великая святая мысль освобождения крестьян?" - вопрошал обер-прокурор Синода и тут же давал ответ: "К тому, что дана им свобода, но не устроено над ними надлежащей власти, без которой не может обойтись масса темных людей. Мало того, открыты повсюду кабаки; бедный народ, предоставленный самому себе и оставшийся без всякого о нем попечения, стал пить и лениться в работе, а потому стал несчастною жертвою целовальников, кулаков, жидов и всяких ростовщиков. Затем открыты были земские и городские общественные учреждения, - говорильни, в которых не занимаются действительным делом, а разглагольствуют вкривь и вкось о самых важных государственных вопросах, вовсе не подлежащих ведению говорящих. И кто же разглагольствует, кто орудует в этих говорильнях? Люди негодные, безнравственные, между которыми видное положение занимают люди, не живущие со своим семейством, предающиеся разврату, помышляющие лишь о личной выгоде, ищущие популярности и вносящие во все всякую смуту".
Подобные пороки обер-прокурор Святейшего Синода усматривал и в новых судебных учреждениях. Они так же, как и земства, превратились, по его мнению, в "новые говорильни, говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления, - несомненные убийства и другие тяжкие злодейства, - остаются безнаказанными"*(296).
В своей речи Победоносцев подверг уничтожающей и не безосновательной критике почти все реформы царствования Александра II. Многое из того, что он говорил, не имело прямого отношения к предложениям М.Т. Лорис-Меликова, которые были главным предметом обсуждения на рассматриваемом заседании Совета министров. Но своей критикой указанных реформ Константин Петрович внушал императору и сановникам мысль о том, что непродуманные, неподготовленные нововведения несут в себе всегда больше пороков и бедствий, нежели достоинств и благих последствий для общества.
После выступления Победоносцева свое мнение о введении общественного представительства высказали: князь председатель департамента законов Государственного совета С.Н. Урусов, министр юстиции Д.Н. Набоков, министр народного просвещения А.А. Сабуров, государственный контролер Д.М. Сольский, министр государственных имуществ князь А.А. Ливен. Все они поддержали план привлечения общественных представителей к законосовещательной деятельности, приведя массу дополнительных аргументов в пользу этого нововведения*(297). В конце заседания слово взяли великие князья. Его высочество Константин Николаевич выступил, естественно, без всяких оговорок в пользу обсуждавшегося плана. Михаил Николаевич и Владимир Александрович призвали императора "сделать что-нибудь, не оставлять Россию в недоумении"*(298).
Несмотря на то, что явное большинство участников заседания поддержало предложения М.Т. Лорис-Меликова, Александр III не дал им своего утверждения, но объявил о необходимости снова подвергнуть их обсуждению в рамках особого немногочисленного совещания.
Вечером 8 марта 1881 г. Д.А. Милютин записал в свой дневник: "Такой исход дела показался нам довольно успокоительным после испугавшей нас громовой речи Победоносцева. Тем не менее мы вышли из зала совещания в угнетенном настроении духа и нервном раздражении"*(299).
Ни Милютин, ни Валуев, никто из участников состоявшегося в указанный день заседания Совета министров не знали, что за два дня до его проведения - 6 марта 1881 года - Александр III получил от Победоносцева письмо, в котором Константин Петрович советовал своему ученику отказаться от проведения либеральных реформ. Он писал, в частности: "Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступить так называемому общественному мнению, - о, ради Бога, не верьте, Ваше Величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и Ваша: это ясно для меня, как день. Безопасность Ваша этим не оградится, а еще уменьшится. Безумные злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбой с ними на живот и на смерть, железом и кровью. Хотя бы погибнуть в борьбе, лишь бы победить. Победить нетрудно: до сих пор все хотели избегать борьбы и обманывали покойного государя, вас, самих себя, всех и все на свете, потому что то были не люди разума, силы и сердца, а дряблые евнухи и фокусники. Нет, Ваше Величество: один только и есть верный, прямой путь - встать на ноги и начать, не засыпая ни на минуту, борьбу, самую святую, какая только бывала в России. Весь народ ждет Вашего властного на это решения, и как только почует державную волю, все поднимется, все оживится, и в воздухе посвежеет"*(300).
После этих слов, призванных воодушевить молодого государя, только что взошедшего на престол, как на Голгофу, Победоносцев давал ему сугубо конкретный совет: "Простите мне мою правду. Не оставляйте графа Лорис-Меликова. Я не верю ему. Он фокусник и может еще играть в двойную игру. Если Вы отдадите себя в руки ему, он приведет Вас и Россию к погибели. Он умел только проводить либеральные проекты и вел игру внутренней интриги. Но в смысле государственном он сам не знает, чего хочет, - что я сам ему высказывал неоднократно. И он - не патриот русский. Берегитесь, ради Бога, Ваше Величество, чтоб он не завладел Вашей волей, и не упускайте времени"*(301).
Эти советы Победоносцева его царственный ученик воспринял как руководство к действию. Участники состоявшегося 8 марта 1881 года заседания Совета удивлялись, почему Александр III пригласил на него престарелого С.Г. Строганова. Цитируемое письмо не оставляет сомнений - государь сделал это по рекомендации своего наставника. "Страх берет меня, - писал Константин Петрович его величеству, - что Вы одиноки и не на кого Вам опереться. Ради Бога, если бы Вы пожелали ближе поговорить о том, что я пишу, прикажите мне явиться, - я каждый час и каждую минуту на службе Вашей. Сам собою я теперь не вправе явиться к Вам. Позовите к себе старика С.Гр. Строгонова: он человек правды, старый слуга Ваших предков, свидетель и деятель великих исторических событий. Он на краю гроба, но голова его свежа, и сердце его русское. Нет другого человека в России, с кем было бы благоприятнее Вам иметь совет в эту страшную минуту. Сегодня он приезжал ко мне, взволнованный, расстроенный, исполненный тревожной заботы об Вас и об России. Боже, Боже! Спаси нас!
Но мы люди Божии и должны действовать. Судьбы России на земле - в руках Вашего Величества. Благослови Боже Вам сказать слово правды и воли, и вокруг Вас соберется полк истинно русских, здоровых людей вести борьбу на жизнь и на смерть за благо, за всю будущность России"*(302).
Конституционный вопрос, по поводу которого два десятилетия правления Александра II кипели страсти в его сановном окружении, приобретал в свете этого письма и произнесенной через два дня после его написания речи К.П. Победоносцева на заседании Совета министров новый смысл.
Обсуждение проекта привлечения общественных представителей к законосовещательной деятельности на заседании Совета министров 8 марта 1881 г. показало, что он пользуется поддержкой целой группы влиятельных сановников, а именно: председателя Комитета министров П.А. Валуева, Военного министра Д.А. Милютина, министра финансов А.А. Абазы, председателя департамента законов Государственного совета князя С.Н. Урусова, министра юстиции Д.Н. Набокова, министра народного просвещения А.А. Сабурова, государственного контролера Д.М. Сольского, министра государственных имуществ князя А.А. Ливена. В круг этих лиц входил и великий князь Константин Николаевич: его высочество не скрывал положительного отношения к предложениям Лорис-Меликова на всех совещаниях, на которых они обсуждались. Великие князья Михаил Николаевич и Владимир Александрович заняли нейтральную позицию.
Против введения в России каких-либо элементов представительного правления решительно выступили только пять участников заседания Совета министров 8 марта: генерал-адъютанты С.Г. Строганов и Э.Т. Баранов, обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев, министр почт и телеграфов Л.С. Маков и министр путей сообщения К.Н. Посьет.
Расхождение во взглядах на предлагаемое нововведение было вполне обычным явлением для России периода правления Александра II. Разработка проектов крестьянской, университетской, судебной, земской и других реформ 60-70-х годов XIX века сопровождалась острейшими спорами в сановном окружении императора. При этом всегда находились те, кто был предельно категоричен в их критике. Однако выступления противников предложенной М.Т. Лорис-Меликовым реформы на заседании Совета министров 8 марта 1881 года выходили за рамки обыкновенных критических высказываний. Данная реформа представлялась ими в качестве меры, таившей страшную угрозу для российского государства, - меры, способной привести его к гибели.
Взгляд на реформу Лорис-Меликова как на шаг, ведущий Россию "к погибели", К.П. Победоносцев проводил и в своем письме императору Александру III, написанном за два дня до указанного заседания.
Между тем суть мер, предлагавшихся министром внутренних дел, заключалась всего лишь в привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности. Почему же это, весьма незначительное, нововведение встретило такую жесткую реакцию со стороны Победоносцева и некоторых других сановников? В чем виделась им угроза для российского государства некоторого, весьма ограниченного участия представителей общества в осуществлении законодательной власти?
Можно с уверенностью сказать, что не сама по себе реформа считалась в данном случае опасной для России, но те последствия, которые могли появиться в результате ее осуществления. М.Т. Лорис-Меликов смотрел на предложенную им реформу как на меру, которая должна была ознаменовать только первый шаг к сближению государственной власти с представителями от земства. Обращая внимание на это важное обстоятельство, современник К.П. Победоносцева русский общественный деятель и мыслитель Лев Александрович Тихомиров (1852-1923) писал: "Нетрудно понять, что действительно дальнейшие шаги неизбежны и быстро должны были последовать по созвании этих выборных земцев. Они явились бы поголовно из того слоя политиканов, который вел в это время земскую агитацию. Они выставили бы себя представителями "воли народа" и, имея графа Лорис-Меликова около государя, стали бы фактически выше Государственного Совета, завоевывая себе значение настоящего парламента. Мы, очевидно, готовились войти в такую полосу внутренней смуты, исход которой при данных условиях трудно даже было предсказать"*(303).
О том, что такой сценарий развития органов общественного представительства в России того времени был вполне реальным, свидетельствуют события, происходившие в целом ряде губерний после смерти Александра II. Удачное покушение террористов на особу императора породило в земствах мнение о том, что центральная власть ослабела, и поэтому для земцев настало время заявить о своих притязаниях на участие в управлении государством.
В марте 1881 года члены Земского союза, собравшиеся в Харькове, приняли программу развития всероссийского и местного общественного представительства, предусматривавшую создание в России двухпалатного парламента. Его нижнюю палату, названную Государственной думой, предполагалось составить из депутатов, избираемых всеобщим голосованием, а верхнюю - так называемую Союзную думу - из представителей областных собраний. Согласно этому проекту, обе думы, заседая одновременно, должны были принимать законы и утверждать государственный бюджет. Они получали правомочие делать запросы во все государственные органы и выражать доверие или недоверие отдельным министрам и правительству в целом. Подобную организацию государственной власти намечалось закрепить конституцией, по которой обязывался бы действовать и глава государства - император, и парламент. Все российские законы должны были соответствовать конституции. Решение вопроса об этом предлагалось возложить на кассационный суд*(304).
8 марта 1881 года Самарское губернское собрание приняло постановление о том, чтобы послать к императору Александру III адрес с ходатайством о созыве избранных представителей народа. Выступивший на заседании этого собрания губернский гласный Нудатов высказал мысль о том, что только "свободно избранные представители всех сословий" могут предотвратить повторение трагического события 1 марта 1881 года. "Я уже стар, - заявил он, - и на склоне дней моих я люблю свою родину и желаю ей счастья и славы. Никто не заподозрит и не скажет, что я революционер. Но ради блага отечества, ради счастья детей наших, говорю вам, что смута, вот уже два года терзающая Русскую землю, может быть устранена только общими усилиями всех свободно избранных представителей народа. Только они могут обсудить меры, которые дали бы мир и спокойствие нашей несчастной родине"*(305).
Постановления и обращения к императору Александру III, выражавшие идею о том, что только призыв общественных представителей к участию в управлении российским государством может спасти его от новой смуты, были приняты земскими собраниями в целом ряде и других губерний: Казанской, Новгородской, Рязанской, Таврической, Тверской, Черниговской и т.д. Эта идея проводилась и в докладе М.Т. Лорис-Меликова от 28 января 1881 года, излагавшем проект привлечения представителей общества к законосовещательной деятельности.
В результате складывалась парадоксальная ситуация: сторонники данной реформы считали ее средством спасения России от революции, противники же полагали, что именно она и приведет страну к революционной катастрофе. При этом было очевидно, что решение вопроса о введении в систему государственной власти института общественного представительства всецело зависело от того, какую позицию займет Александр III. На заседании Совета министров император не выразил своего отношения к обсуждавшемуся проекту министра внутренних дел. В ответ на предложение князя С.Н. Урусова возвратить его для нового рассмотрения в Комитете министров, его величество заметил, что "можно его вновь обсудить и в каком-нибудь специальном совещании"*(306). Но по свидетельству П.А. Валуева, "окончательного повеления о совещании и его составе не состоялось"*(307). Эту запись Петр Александрович сделал в своем дневнике 9 марта 1881 года. Спустя полтора года - 11 сентября 1882 г. - он приписал к ней следующие слова: "Хотя государь и предоставил всем высказаться, сам не высказываясь, но явно было, что его личное мнение уже установилось на точке зрения Победоносцева, заранее объяснившегося и согласившегося с гр. Строгановым"*(308). Есть все основания утверждать, что Александр III действительно определился в своем отношении к проекту М.Т. Лорис-Меликова еще до его обсуждения 8 марта на заседании Совета министров и был о нем такого же мнения, каковое выразил на этом заседании обер-прокурор Святейшего Синода. Но П.А. Валуев узнал или догадался об этом далеко не сразу.
Император Александр III вплоть до конца апреля не проявлял своей позиции в этом вопросе. Указом, изданным 16 марта 1881 года, он упразднил Министерство почт и телеграфов, отдав управление этой сферой министру внутренних дел. Вследствие такой меры в отставку с министерского поста был отправлен Л.С. Маков, являвшийся противником ограничения самодержавия какими-либо институтами общественного представительства. Опубликован был этот указ 18 марта. В тот же день до П.А. Валуева дошли слухи о скорой отставке М.Т. Лорис-Меликова с поста министра внутренних дел, но Петр Александрович не поверил им. 19 марта он занес в свой дневник следующую запись: "Вчера гр. Лорис-Меликов будто бы сказал представлявшемуся (по почтам) Перфильеву, что у него будет другой начальник. Кн. Урусов говорил мне также, что из лагеря Скальковских будто бы идет новый слух об уходе гр. Лорис-Меликова. Ничего не разберешь, и я никому и ничему не верю, но все невозможное признаю возможным"*(309).
24 марта Александр III отправил в отставку с министерских постов А.А. Сабурова и А.А. Ливена. Оба выступили на заседании Совета министров 8 марта в поддержку проекта М.Т. Лорис-Меликова. Но П.А. Валуев не связывал их увольнение с поддержкой проекта введения в России общественного представительства. 19 марта он записал в дневник: "Возмездие расточается свыше. Маков поплатился за униатов; кн. Ливен - за порядочно гнусное себялюбие и - могу сказать - порядочно гнусную неблагодарность; Сабуров - за то, что при недальнем уме думал выехать на новых веяниях*(310). Великий князь генерал-адмирал (Константин Николаевич. - В.Т.) также будет спущен на днях - сперва в отпуск, а там и радикально. Ему поделом - за разновидное, по всем частям причиненное зло и за низость преклонения перед бессодержательным временщиком*(311)..."*(312). 12 сентября 1882 года Петр Александрович добавил к этой записи следующее замечание: "В течение всего периода царствования, с 8 марта по 29 апреля, противоположные течения скрещивались около государя, и на первый взгляд могло казаться, что то одно, то другое брало верх"*(313). Из этих слов следует, что председатель Комитета министров вплоть до окончательной развязки конституционного вопроса не мог определить, какую позицию относительно его занимает новый император.
Все это означает, что Александр III, хотя и принял в первые же дни своего царствования решение отвергнуть проект введения в России общественного представительства, одобренный его отцом Александром II, более полутора месяцев тщательно скрывал истинное свое отношение к этой идее. Почему же он был так осторожен?
Думается, разгадку столь странного поведения Александра III в первые два месяца после вступления на престол следует искать в обстановке, которая сложилась в то время в Санкт-Петербурге. Обстоятельства заговора, приведшего к убийству Александра II, явно указывали на вовлеченность в него сановников из ближайшего окружения покойного императора. Это не могло не внушать молодому государю серьезных опасений за будущее свое и России.
Такими же опасениями был проникнут и Победоносцев. 11 марта 1881 года Константин Петрович обратился к Александру III с письмом, в котором буквально молил его величество принять особые меры предосторожности. "С каждым днем все более убеждаюсь в основательности того, что писал Вам 6 марта, и вновь горячо прошу вникнуть в тогдашние слова мои, - взывал он к императору. - Именно в эти дни нет предосторожности излишней для Вас. Ради Бога примите во внимание нижеследующее:
1. Когда сбираетесь ко сну, извольте запирать за собою двери - не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до выходной. Доверенный человек должен внимательно смотреть за замками и наблюдать, чтобы внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты.
2. Непременно наблюдать каждый вечер, перед сном, целы ли проводники звонков. Их легко можно подрезать.
3. Наблюдать каждый вечер, осматривая под мебелью, все ли в порядке.
4. Один из ваших адъютантов должен бы был ночевать вблизи от вас, в этих же комнатах.
5. Все ли надежны люди, состоящие при Вашем величестве? Если бы кто-нибудь был хоть немного сомнителен, можно найти предлог удалить его.
Дней через десять, через пятнадцать многое может разъясниться; но до тех пор, ради Бога, будьте осторожны на каждую минуту.
Бог да хранит Вас со всем Вашим домом. Много простых душ за Вас молятся"*(314).
В письме от 6 марта 1881 года К.П. Победоносцев советовал Александру III объявить Санкт-Петербург на военном положении. "Это - проклятое место, - уверял он государя. - Вашему Величеству следует тотчас после погребения (Александра II. - В.Т.) выехать отсюда в чистое место, - хотя бы в Москву, - и то лучше, а это место бросить покуда, пока его еще очистят решительно. Пусть здесь остается новое ваше правительство, которое тоже надобно чистить сверху донизу"*(315).
Совет К.П. Победоносцева государю покинуть на время свою столицу возымел действие. 28 марта Александр III переехал вместе с семьей из Петербурга в Гатчину. Данный шаг императора явно свидетельствовал о том, что его величество вполне серьезно воспринял предостережения обер-прокурора Святейшего Синода.
3 апреля 1881 года посол России в Берлине П.А. Сабуров передал Александру III срочной депешей высказывание канцлера Отто фон Бисмарка о том, что русской власти "необходимо принять строгие меры против нигилистов, - меры, которые бы упрочили порядок и дисциплину; что прежде чем думать о расширении реформ прежнего царствования, надо, чтобы абсолютная власть восстановила свой престиж и чтобы повсюду чувствовалось ее присутствие"*(316). Прочитав данное послание, российский император начертал на его полях: "Дайте прочесть это письмо гр. Лорис-Меликову. Это до того верно и справедливо, что дай Бог, чтобы всякий русский, а в особенности министры наши, поняли наше положение, как его понимает князь Бисмарк, и не задавались бы несбыточными фантазиями и паршивым либерализмом"*(317).
В тот день, когда Александр III получил депешу из Берлина с приведенными словами Бисмарка, состоялась казнь террористов, покушавшихся на Александра II. Новый император показал, что будет решительно карать тех, кто посягнет на русскую государственность.
12 апреля 1881 года М.Т. Лорис-Меликов представил Александру III доклад о правительственной программе государственных реформ. В нем излагались меры, которые правительство должно было, по мнению министра внутренних дел, предпринять в ближайшем будущем. Граф предлагал, в частности: "безотлагательно и окончательно решить вопрос о положении печати", определив законом ее статус, обеспечив ей гласность и спокойное обсуждение общественных вопросов; прекратить "безнаказанное возбуждение страстей и глумление над личностями, практикуемое с корыстной целью некоторыми органами печати"; пересмотреть некоторые части земского и городового положений с целью установления более равномерного между различными классами населения распределения представительства в земских и городских учреждениях и обеспечения правильного порядка производства выборов; "оживить и расширить деятельность общественных учреждений в разрешении местных хозяйственных дел и точно определить отношения общественных учреждений к администрации"; принять меры к устранению хозяйственного расстройства крестьян и т.д.
Необходимыми условиями для выполнения правительством указанных задач М.Т. Лорис-Меликов назвал: 1) "единство правительства и программы внутренней политики" и 2) "привлечение общественных представителей к предварительной разработке и выполнению реформ".
Поясняя необходимость участия представителей общества в обсуждении законопроектов, министр внутренних дел обращал внимание государя на то, что реформы прежнего царствования - крестьянская, земская, городская - вызвали стремление к общественной деятельности, которое просит удовлетворения. При этом он заверял императора Александра III, что участие общественных представителей в подготовительных законодательных работах "не только не составляет ограничения самодержавной власти, от которой всецело зависит утвердить, изменить и вовсе отвергнуть проект, но даже, в сущности, не составит ничего нового, а только правильно организует то, что уже на деле существует.
Выдвигая в качестве условия проведения реформ единство правительства, М.Т. Лорис-Меликов ставил государя перед весьма сложной дилеммой. Обсуждение проекта о привлечении общественных представителей к законосовещательной деятельности на заседании Совета министров 8 марта показало, что среди министров отсутствовало согласие по этому важному вопросу. В этих условиях добиться единства правительства можно было лишь удалением из него одной из групп министров. Но в поддержку указанного проекта выступило явное большинство членов правительства и это были сановники, которые занимали ключевые государственные должности. Отказ императора привести план Лорис-Меликова влек за собой отставку министра внутренних дел и его сторонников - следовательно, почти полную смену правительства. Михаил Тариелович надеялся, что в первые месяцы своего правления Александр III не пойдет на столь решительный шаг. При этом в разговорах с близкими себе по убеждениям людьми он не скрывал, что предчувствует неблагоприятный для себя поворот событий*(318).
Между тем император, согласившись с Лорис-Меликовым, что для эффективной работы правительства среди министров должно быть единство по программе внутренней политики, не спешил объявлять свою позицию по разработанному им плану реформ.
21 апреля 1881 года в гатчинской резиденции Александра III состоялось совещание по докладу, представленному министром внутренних дел его величеству 12 апреля. Император не пригласил на него некоторых сановников, участвовавших прежде в подобных совещаниях: председателя Комитета министров П.А. Валуева, министра юстиции Д.Н. Набокова и главноуправляющего Вторым отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии князя С.Н. Урусова и др. Все они выступали в поддержку реформы, предлагавшейся М.Т. Лорис-Меликовым. И мотив, которым руководствовался государь, был вполне понятен. Однако Победоносцев не согласился с Александром III. Накануне совещания он обратился к его величеству с письмом, в котором признал, что ряд сановников, например, Посьет, Сольский, "по специальности вверенных им управлений, могут оставаться в стороне от общего совещания". Но при этом обер-прокурор Святейшего Синода, сам приглашенный на совещание в Гатчину, счел необходимым заметить, что отсутствие на нем министра юстиции будет принято "за выражение высочайшего недоверия и неудовольствия" и что "в таком положении министру нельзя и оставаться в своей должности". "Смею думать, - продолжал он, - что исключение министра юстиции из совещания, в коем нельзя не коснуться судебных вопросов, будет поистине ударом и для него, и для всего министерства. Доколе Набоков остается министром юстиции и будет продолжать ездить с докладами к Вашему Величеству, - нравственное положение его, при таком исключении из общего совещания, станет невыносимо, и, что всего важнее, авторитет его власти относительно подчиненных будет разрушен, что должно отразиться вредом на действии целого ведомства, столь существенно важного в общем государственном механизме.
Я знаю, в таком же смущении по поводу сего распоряжения находится и граф Лорис-Меликов, но он не решается беспокоить Ваше Величество новым представлением. Простите, что я решаюсь, ради достоинства власти и ради общего блага, умолять Ваше Величество: прикажите пригласить к совещанию и Набокова, на что телеграф дает полную возможность. Не ради Набокова я забочусь об этом, но ради самого дела"*(319). Результатом этого письма стало приглашение министра юстиции Александром III на гатчинское совещание.
Открывая его, государь сказал, что желает выслушать мнения министров о том, какие меры следует принять теперь же и какую программу для дальнейших действий. Первым свое мнение высказал М.Т. Лорис-Меликов. Он повторил выраженную им в докладе мысль о необходимости дальнейшего развития и довершения начатых в прошлое царствование реформ. После министра внутренних дел выступил военный министр Д.А. Милютин. Он "подтвердил соображения графа Лорис-Меликова и развил их, указав притом, что в последние 14 лет застоя и реакции все строгости полицейские не только не подавили крамолу, но напротив того, создали массу недовольных, среди которых злонамеренные люди набирают своих новобранцев"*(320). Воодушевленный речью Милютина министр финансов А.А. Абаза категорично заявил в своем выступлении, что действительная сила правительства выражается не "в кулаках", не в полицейском произволе, а в единстве и сплоченности министерства, в твердости плана его действий, в доверии государя к ближайшим советникам и государственным органам. При этом Александр Агеевич упрекнул Победоносцева "за вредное закулисное влияние"*(321). Выступавший за ним новый министр народного просвещения барон А.И. Николаи проявил себя осмотрительным человеком: он не выразил какого-либо отношения к проекту Лорис-Меликова, сказав лишь, что необходимо действовать систематически, без увлечений и произвола. Министр юстиции Д.Н. Набоков поддержал мнение о необходимости продолжения реформ и рассказал о предстоявших улучшениях по судебной части.
После этого слово взял К.П. Победоносцев. К удивлению присутствовавших, Константин Петрович не стал критиковать доклад Лорис-Меликова, но сообщил, что вполне разделяет мнения о необходимости дальнейших улучшений в государственном строе. Большую часть его речи составили рассуждения о правде, честности и ответственности. Они не оставили равнодушными Лорис-Меликова и Абазу: министр внутренних дел и министр финансов раздраженно заговорили о бесполезности отвлеченных теоретических афоризмов и необходимости достижения соглашения между министрами на практической почве.
В конце совещания великий князь Владимир Александрович зачитал подготовленную им записку с предложением об учреждении центральной следственной комиссии по всем делам о государственных преступлениях. Лорис-Меликов выступил против этого предложения, заявив, что подготовил специальный доклад со своими предложениями о дальнейшем ведении следствия по государственным преступлениям.
Закрывая совещание, государь выразил желание, чтобы министры собирались по мере надобности для предварительных обсуждений вопросов, составляющих важный государственный интерес, дабы тем самым достигнуть требуемого единства в действиях. На первый же раз его величество предложил министрам рассмотреть те меры, которые признаны неотложными при настоящих обстоятельствах и "для окончательного обсуждения которых будет назначено вторичное совещание в высочайшем присутствии"*(322).
Сторонники проекта Лорис-Меликова покинули данное совещание в приподнятом настроении: им показалось, что молодой император стал склоняться к мысли если не принять, то более внимательно отнестись к предложениям о продолжении государственных реформ.
П.А. Валуев не присутствовал на совещании в гатчинской резиденции Александра III, состоявшемся 21 апреля 1881 г.*(323) Подробности его председатель Комитета министров узнал от министра финансов. 24 апреля Петр Александрович записал в свой дневник: "По словам Абазы в Гатчине происходило следующее. Речь шла о том, что сильное правительство должно быть единодушным, и, следовательно, нужно нечто в роде "кабинета"; нужно, чтобы министры прямо докладывали государю только по предметам своего специального ведения, а по всем общим вопросам предварительно между собою совещались и соглашались, а в случае несоглашения испрашивали Высочайшего указания. Далее нужно, чтобы министры, по своим убеждениям несогласные с внесенными мероприятиями, уходили, - а в случае неухода, - были увольняемы. Одним словом, говорил мне Абаза, "tout a ete fortement souligne et resultat a depasse l"attente"*(324). Между прочим, Абаза прямо говорил о невозможности писать и ссылаться на какие-нибудь газеты каким-нибудь министрам за спиною своих товарищей, - прямое указание на Победоносцева и "Московские Ведомости". Вообще, Абаза понимает результат в смысле победы над Победоносцевым. Государь, по словам Абазы, d"un air grave, mais calme*(325), подался на все это, но сказал, что "не нужно особого председателя", что "они" должны собираться у "кого-нибудь", и что их "совещания" должны происходить помимо обычных дел Комитета министров"*(326). Иную картину гатчинского совещания 21 апреля 1881 года рисовал К.П. Победоносцев. В письме к Е.Ф. Тютчевой Константин Петрович сообщал о нем следующее: "Приехали, вошли, сели в кружок около государя. Он обратился ко всем с краткою речью и стал вызывать на объяснения, по очереди. Пошли речи, состоявшие из фраз, в коих сквозила всё та же двусмысленная нота. Говорили о необходимости единства, о необходимости, чтобы министры пользовались полным доверием государя. Лорис*(327) говорил, сколько предстоит впереди организаций по разным частям, и между прочим произнёс такую нелепую фразу, что и христианство де совершенствуется, тем более государственные учреждения должны совершенствоваться. Абаза произнёс фразистую речь. Милютин до того заврался, что повторил приём передовых статей петербургских газет, т.е. заявил, якобы вся беда от того, что реформы покойного государя остановились на полдороге. К последнему обратились ко мне. Я заявил, что нельзя не согласиться, в общем смысле, со всем, что говорили остальные о единодушии, о доверии, о необходимости организовать многое дезорганизованное; но надо иметь в виду потребность настоящей минуты: все ждут и находятся в томительной неизвестности; ждут, чтобы правительство заявило решительно действиями, не оставляющими сомнения в том, чего оно хочет и чего никак не допустит. Потом я оговорил, в смысле недоразумения, и фразу Лориса, и фразу Милютина, выведя и то, и другое на чистую воду: начала христианства вечны, но осуществление их правдою в жизни безгранично, и в этом смысле реформа внутренняя никогда не останавливается. Тут же говорил великий князь Владимир в том смысле, что о конституции де и думать и говорить нечего, что надобно, однако, делать что-нибудь, что все, по-видимому, согласны в существенном, а разногласия происходят единственно от несущественных недоразумений..."*(328).
Министры и обер-прокурор Святейшего Синода ехали на совещание в Гатчину все вместе, 9-часовым поездом. Возвращались также вместе. Победоносцев видел, как переменилось настроение сторонников Лорис-Меликова. "Они ехали туда в страхе: не прогонят ли их, - заметил он Е.Ф. Тютчевой, - вернулись в торжестве невообразимом и стали говорить, что одержали блестящую победу. Над кем это? Надо мною или над государем?.."*(329).
Александр III в кратких речах в начале совещания и в конце его ничем не выдал своих истинных намерений относительно проекта Лорис-Меликова. Никак не проявил он своей позиции и в репликах на выступления министров. Эту сдержанность государя сторонники министра внутренних дел расценили в качестве признака того, что он пребывает в плену сомнений. Между тем все объяснялось проще: решение об этом было уже принято Александром III.
Вечером 21 апреля его величество написал К.П. Победоносцеву письмо, в котором выразил свое отношение к состоявшему в Гатчине совещанию с министрами. "Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление, - посетовал он. - Лорис, Милютин и Абаза, положительно, продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убеждён, что для счастия России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Вряд ли, впрочем, я когда-нибудь убежусь в пользе подобной меры, слишком я уверен в её вреде. Странно слушать умных людей, которые могут серьёзно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма.
Более и более убеждаюсь, что добра от этих министров ждать я не могу. Дай Бог, чтобы я ошибался. Не искренни их слова, не правдой дышат.
Вы могли слышать, что Владимир, мой брат, правильно смотрит на вещи и, совершенно, как я, не допускает выборного начала. Трудно и тяжело вести дело с подобными министрами, которые сами себя обманывают..."*(330).
К.П. Победоносцев ответил государю через день. Рассказав о впечатлении, произведенном на него гатчинским совещанием, обер-прокурор Святейшего Синода призвал Александра III открыто и твердо объявить о своей позиции народу. О том, какой она могла быть, Константин Петрович хорошо знал, поэтому в своем письме вообще не касался этого вопроса.
"Заседание 21 апреля у Вашего Величества имело результатом покуда сближение между лицами, - писал Победоносцев. - На первый раз я и этому радуюсь, что со мной говорят без принуждения те, которые до сих пор избегали меня. Обратное наше путешествие в вагоне было образцом непринужденного друг с другом обхождения, тогда как, ехавши в Гатчину, мы сидели по углам с угрюмым видом. Жду, когда мы соберемся для общего совещания. Великий князь Владимир Александрович заметил, что все бывшее доныне разногласие происходило от недоразумений; но я боюсь, что эти недоразумения глубже, чем кажется, и должны обнаруживаться всякий раз, когда придется не говорить только речи, а приступать к действиям и распоряжениям. Рассуждать между собою нетрудно, причем для избежания разногласий сглаживаются посредством фразы резкие оттенки взглядов и мнений; но когда надобно приступать к решительному действию, тут обнаруживается рознь и сила действия парализуется"*(331).
Приведенные слова были всего лишь вступлением к той мысли, которую Победоносцев старался внушить государю с первого дня его царствования. Эту мысль Константин Петрович выразил без какой-либо витиеватости - прямо и убежденно, как наставник не во всем послушному ученику: "В публике ходили и продолжают ходить самые странные слухи и ожидания по случаю этого совещания. Многие были уверены, что 15-го, потом 17-го числа произойдет и объявится нечто необыкновенное. Поднялись вновь толки о представительстве, - авось, теперь несколько стихнут. Но смущение не успокоится, я убежден в том, покуда правительство не заявит себя такими действиями, которые ни в ком не оставляли бы сомнения или раздвоенной мысли.
Смею думать, Ваше Императорское Величество, что для успокоения умов в настоящую минуту необходимо было бы от имени Вашего обратиться к народу с заявлением твердым, не допускающим никакого двоемыслия. Это ободрило бы всех прямых и благонамеренных людей. Первый манифест был слишком краток и неопределителен. Часто указывают теперь на прекрасные манифесты императора Николая 19 декабря 1825 и 13 июля 1826 года"*(332).
Манифест, изданный 13 июля 1826 г., объявлял о совершении приговора над бунтарями-декабристами. Особую ценность в нем должны были представлять, с точки зрения Победоносцева, следующие сентенции: "В государстве, где любовь к Монархам и преданность к Престолу основаны на природных свойствах народа; где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и спокойный в настоящем, может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершения всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к Нам путем законным, для всех отверзстым, всегда будут приняты Нами с благоволением; ибо Мы не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть Отечество Наше на самой высокой степени счастия и славы, Провидением ему предопределенной"*(333).
В письме к государю от 6 марта 1881 года Победоносцев призывал его величество покинуть Санкт-Петербург на время, "пока его еще не очистят решительно". В послании, направленном Александру III полтора месяца спустя, Константин Петрович советовал ему возвратиться в свою столицу. "Вместе с тем продолжаю думать, что Вашему Величеству необходимо появиться в Петербурге, - убеждал он императора. - Безвыездное пребывание Ваше в Гатчине возбуждает в народе множество слухов, самых невероятных, но тем не менее принимаемых на веру. Иные из народа уже спрашивают, правда ли, что государя нет и что это скрывают от народа? Распространение и усиление таких слухов может быть очень опасно в России, и люди злонамеренные, которых ныне так много, пользуются ими, чтобы смущать народ"*(334).
Завершал Победоносцев свое письмо венценосному гатчинскому затворнику призывом успокоить Россию. Для достижения этого он предлагал государю, помимо издания специального манифеста, принять меры к ограничению свободы печати. "Дела так много в России, - созидательного, великого дела для всех и каждого", - патетически заявлял он и после этого вопрошал: "Когда мы дождемся, что каждый может спокойно посвятить себя своему делу и сидеть у него? Я не обманывался, когда говорил, что ныне никто не может спокойно делать свое дело. От государственного человека до сельского дьячка и до последнего гимназиста все заняты толками о политических делах и государственных переменах, сплетнями и слухами, раздражающими и смущающими душу. Главная причина, - я убежден в том, - газеты и журналы наши, и не могу надивиться слепоте и равнодушию тех государственных людей, которые не хотят признать этого и не решаются на меры к ограничению печати. Я был всегда того мнения, что с этого следует начать, но никто не хочет согласиться со мною. Боже мой! Дождаться бы тихой поры и сказать: ныне отпущаеши раба твоего, владыко!".
Не дождавшись от государя ответа на свое письмо, К.П. Победоносцев направил ему 25 апреля новое свое послание с предложением издать в ближайшие дни специальный манифест о незыблемости государственного порядка, подталкивая его величество к скорейшему принятию решения об этом. "Не о себе, конечно, забочусь, - пояснял он, - а об том, чтобы выяснилось прямое дело и явилось бы правительство, основанное на ясной, искренней мысли и на твердой воле, а не на недоразумении, на какой-то лживой сделке, в которой каждый, не веря другому, оставляет при себе заднюю мысль свою.
Между тем, вся Россия ждет, все честные люди в смущении. С другой стороны, все безумные, которые ждали конституции, - журналисты, профессора, чиновники-либералы, - проклинают меня на всех перекрестках, так как пущен слух, будто я помешал конституции.
Вчера я писал Вашему Величеству о манифесте и не отстаю от этой мысли. Состояние нерешимости не может длиться, - в таком случае оно будет гибельно. А если принять решение, то необходимо высказаться. Я сижу второй день, обдумываю проект манифеста, посоветуюсь с графом С.Г. Строгановым и представлю на Ваше усмотрение. Да благословит Бог решение Ваше"*(335).
На следующий день Победоносцев направил Александру III новое письмо: "Ваше Императорское Величество! Вновь являюсь и всеподданнейше прошу не погневаться за настойчивость и ежедневную докуку. Не по своей воле и не по своему вызову стал я известен Вашему Величеству и увидел доверчивое Ваше к себе расположение. Итак, в нынешние часы, когда душа моя ежеминутно болит и трепещет за Вас и за Россию, - как могу я молчать или бездействовать и покоиться?
Спешу представить Вашему Величеству выработанную мною редакцию манифеста, в коей каждое слово мною взвешено. По моему убеждению, редакция эта совершенно соответствует потребности настоящего времени. Вся Россия ждет такого манифеста и примет его с восторгом, разумеется, кроме безумных людей, ожидающих конституции. Граф С.Г. Строганов вполне согласен с этим и вполне доволен редакцией, которую я сегодня ему показывал. Кроме его, никто не знает об этом.
Вы изволите усмотреть, что тут с намерением выражена твердая воля охранять самодержавную власть, - самое существенное, после чего должны уже замолкнуть толки, что сегодня или завтра явится конституция, - выражено желание не творить еще новые учреждения, но водворить порядок и правду в существующих, выражена безвозвратность освобождения крестьян, в опровержение злостных толков о том, что хотят свободу"*(336).
Понимая, в какой зависимости от общественного мнения пребывал молодой государь в первые дни своего царствования, Победоносцев стремился успокоить его на сей счет. "И в России, и за границей этот манифест должен произвесть самое благодетельное действие", - уверял он Александра, добавляя для надежности явный вымысел: "Я знаю, что и там ждут с нетерпением и удивляются, как ничего нет до сих пор".
Стремясь исключить для своего венценосного ученика все возможности к отступлению, Константин Петрович приложил к данному письму собственноручно написанный текст манифеста и пообещал ему представить завтра утром другой экземпляр, переписанный рукой писца.
Вместе с тем Победоносцев позаботился и о том, чтобы император не занимал свой ум размышлениями о том, как и когда удобнее всего обнародовать манифест: он подсказал, какой случай был бы наиболее подходящим для этого: "Итак, если Ваше Величество подлинно имеет, - в чем не сомневаюсь, - твердую волю не допускать учреждений безумных, гибельных для России, умоляю Вас, не остановитесь заявить свою волю всенародно; как изволите увидеть, в редакции нет ничего резкого.
Случай к этому представляется прекрасный. В среду вы изволите приехать в Петербург, на парад, в первый раз после погребения. Молчание, бывшее до сих пор, и уединение объясняется естественным впечатлением после такой катастрофы. Но, в первый раз после погребения появляясь в столицу, Вы являетесь с словом к народу, содержащим в себе как бы общую программу царствования и призыв к ободрению сил и деятельности. Понятно становится, что в первую минуту манифест 1 марта был только формальным заявлением".
Среда наступала через три дня. Понимая, что если Александр III захочет посоветоваться с кем-либо из сановников относительно содержания манифеста, то удобный момент для его обнародования будет упущен, Константин Петрович старался убедить государя принять документ в первоначальной редакции и без раздумий. "Смею сказать еще, - внушал он императору, - нет надобности и советоваться о манифесте и о редакции. Дело ясное до очевидности само по себе: я боюсь, что если призовутся советники, то многие из них скажут: зачем? Не лучше ли оставить намерения государя в неизвестности, дабы можно было ожидать всего от нового правительства. Но в этой неизвестности и состоит величайшее зло в настоящую минуту и великое смущение для всех русских людей. Ведь слышал же я, в присутствии Вашего Величества сказано было, что вся Россия ждет новых учреждений, которые были предложены. Смею уверить Ваше Величество, что это ложь, ненамеренная, по всей вероятности, но горькое, роковое самообольщение мысли, не знающей вовсе России и народа. От такого-то заблуждения в правительстве мы теперь шатаемся как пьяные, и его может разрушить только слово вашего Величества, не допускающее двоякого толкования"*(337).
После этих фраз Победоносцев заявлял, как бы назначая день для восстания: "Манифесту следует, кажется, быть данным из Петербурга, 29 апреля".
Завершалось же это удивительное письмо словами, которые могли быть сказаны только человеку, пребывавшему в крайней степени растерянности. "Если Вы изволите одобрить мысль и редакцию, - обращался Константин Петрович к императору, - благоволите накануне призвать к себе министра юстиции и вручить ему бумагу для изготовления манифеста к Вашему подписанию"*(338).
29 апреля 1881 года Александр III обнародовал в форме высочайшего манифеста текст воззвания к народу России, начертанный Победоносцевым, вобравший в себя самые заветные его мысли и чувства. Оно гласило:
"Объявляем всем верным Нашим подданным:
Богу, в неисповедимых судьбах Его, благоугодно было завершить славное Царствование Возлюбленного Родителя Нашего мученическою кончиной, а на Нас возложить Священный долг Самодержавного Правления.
Повинуясь воле Провидения и Закону наследия Государственного, Мы приняли бремя сие в страшный час всенародной скорби и ужаса, пред Лицом Всевышнего Бога, веруя, что предопределив Нам дело Власти в столь тяжкое и многотрудное время, Он не оставит нас Своею Всесильною помощью. Веруем также, что горячие молитвы благочестивого народа, во всем свете известного любовию и преданностью своим Государям, привлекут благословение Божие на Нас и на принадлежащий Нам труд Правления.
В Бозе почивший Родитель Наш, прияв от Бога Самодержавную власть на благо вверенного Ему народа, пребыл верен до смерти принятому Им обету и кровию запечатлел великое Свое служение. Не столько строгими велениями власти, сколько благостью ее и кротостью совершил Он величайшее дело Своего Царствования - освобождение крепостных крестьян, успев привлечь к содействию в том и дворян-владельцев всегда послушных гласу добра и чести; утвердил в Царстве Суд, и подданных Своих, коих всех без различия соделал он на всегда свободными, призвал к распоряжению делами местного управления и общественного хозяйства. Да будет память Его благословенна во веки!
Низкое и злодейское убийство Русского Государя, посреди верного народа, готового положить за Него жизнь свою, недостойными извергами из народа, - есть дело страшное, позорное, неслыханное в России, и омрачило всю землю нашу скорбию и ужасом.
Но посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений.
Да ободрятся же пораженные смущением и ужасом сердца верных Наших подданных, всех любящих Отечество и преданных из рода в род Наследственной Царской Власти. Под сению Ее и в неразрывном с Нею союзе земля наша переживала не раз великие смуты и приходила в силу и в славу посреди тяжких испытаний и бедствий, с верою в Бога, устрояющего судьбы ее.
Посвящая Себя великому Нашему служению, Мы призываем всех верных подданных Наших служить Нам и Государству верой и правдой, к искоренению гнусной крамолы, позорящей землю Русскую, - к утверждению веры и нравственности, - к доброму воспитанию детей, - к истреблению неправды и хищения, - к водворению порядка и правды в действии учреждений, дарованных России Благодетелем ее, Возлюбленным Нашим Родителем"*(339).
На следующий день после издания этого манифеста М.Т. Лорис-Меликов подал прошение об отставке с поста министра внутренних дел. 4 мая 1881 года Александр III удовлетворил это прошение.
Через день был уволен с поста министра финансов А.А. Абаза. 22 мая был отправлен в отставку военный министр Д.А. Милютин. 4 октября 1881 года был снят с поста председателя Комитета министров П.А. Валуев.
В России началась новая эпоха - Александра III и К.П. Победоносцева.
Одним из важнейших признаков революционной ситуации является кризис политики самодержавия. Кризис политики самодержавия был обусловлен ее несовместимостью с социально-экономическими и политическими потребностями общества. Он выражался в колебаниях политического курса царизма, отсутствии внутреннего единства в правящей группировке, относительной изолированности власти от тех слоев общества, которые составляли ее традиционную социальную опору. Это приводило к ослаблению позиций правительства, что открывало дополнительные возможности для развития народных движений и борьбы революционеров.
В годы кризиса особенно заметно проявились противоречия между двумя течениями в высшей бюрократии: либеральной и открыто реакционной. Каждое из них имело дворянскую окраску, но по-разному понимало перспективы укрепления власти.
Либеральное крыло группировалось вокруг брата Александра II великого князя Константина Николаевича. Эта группировка обладала значительным опытом государственной деятельности, глубоко воспринимала политические проблемы, занимала активные позиции при подготовке и проведении буржуазных реформ 60-70-х гг. В либеральных кругах правительства наиболее заметная роль принадлежала Д.А. Милютину и П.А. Валуеву. По их мнению, уступки должны предотвращать революционные и оппозиционные выступления, а не быть их результатом. Они выступали за продолжение реформ, но при этом в полной мере разделяли карательную политику царизма. В этом проявлялась типичная двойственность умеренного либерализма, имевшего наряду с прогрессивными и реакционные черты.
Сторонники «охранительных начал» группировались вокруг наследника престола великого князя Александра Александровича. Они выступили за возвращение прежних, дореформенных порядков, упрощенно понимая потребности в духе старых крепостнических представлений. Их политические устремления были направлены против дальнейших реформ и на ограничение действовавшего буржуазного законодательства.
Правительство начало испытывать влияние кризиса вскоре после окончания русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Напряженность политической обстановки усиливалась в результате действий революционеров. Это было особенно заметно в связи с покушением В. Засулич на петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова и убийством С. Кравчинским шефа жандармов Н.В. Мезенцева.
Политика правительства быстро реагировала на обострение социально-экономических противоречий и рост общественного движения. Начиная с 1878 г., усиливаются репрессии по отношению к революционному движению. Одной из первых мер правительства было создание аппарата полицейским урядников в середине 1878 г. – в среднем по 11 урядников на каждый уезд. Они должны были «охранять общественное спокойствие», т. е. пресекать любое выражение недовольства со стороны крестьянства. Для организации борьбы против революционеров была создана сыскная полиция, участились обыски, аресты; произвол власти становился обычным явлением. Наряду с этим предпринимались меры по борьбе с земской оппозицией. Была прервана разработка буржуазного законодательства.
В обстановке нарастания революционной борьбы в апреле 1879 г. правительство пошло на введение чрезвычайных мер.
В трех городах – Петербурге, Харькове и Одессе – учреждались должности временных генерал-губернаторов, а права московского, киевского и варшавского генерал-губернаторов значительно расширялись. Генерал-губернаторы наделялись особыми административными правами. Им подчинялось управление не только основных губерний, но и смежных с ними. Лиц, обвиняемых в государственных преступлениях, они могли предавать военному суду, подвергнуть аресту и административной ссылке практически без ограничений. Генерал-губернаторы имели право запрещать периодические издания. На должность генерал-губернаторов были назначены выдающиеся генералы И.В. Гурко, М.Т. Лорис-Меликов, Э.И. Тотлебен. Тем самым правительство стремилось поднять престиж своего мероприятия. Введение временных генерал-губернаторов было наглядным свидетельством неспособности правительства управлять на основах изданного законодательства. Усиление карательных мер сопровождалось рассуждениями о конституции в верхах. В начале 1880 г. на обсуждение выносятся проекты весьма умеренных конституций. Однако даже робкие планы, затрагивавшие политические основы самодержавия, были отвергнуты. Таким образом, на данном этапе кризиса правительственная политика фактически означала нарастание реакции.
Новое покушение на жизнь Александра II, организованное С.Н. Халтуриным в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., показало правительству ненадежность принятых мер, и 12 февраля был издан указ о создании Верховной распорядительной комиссии во главе с М.Т. Лорис-Меликовым. Главной задачей комиссии ставилась «охрана государственного порядка и общественного спокойствия». Главному начальнику комиссии предоставлялись исключительные права по пресечению революционных выступлений. В этом вопросе ему подчинялись все государственные органы, включая военное ведомство. Фактически М.Т. Лорис-Меликов наделялся диктаторскими полномочиями.
С первых дней своей деятельности М.Т. Лорис-Меликов проявил стремление расширить круг своих полномочий и подчинить своему влиянию не только борьбу с революционным движением, но и все другие сферы государственной жизни. Программа Лорис-Меликова содержала наряду с карательными мерами систему реформ, предусматривавших облегчение материального положения крестьянства и городских рабочих. В своей деятельности он старался завоевать доверие всех слоев общественности, предусматривая в интересах дворянства – расширение прав земств, в отношении городских слоев – развитие органов самоуправления, в отношении интеллигенции – облегчение правил печати, устранение неоправданной регламентации университетской жизни и т. д. Были устранены наиболее одиозные фигуры царской администрации. С поста министра народного просвещения был уволен Д.А. Толстой, сильно скомпрометировавший себя в глазах общественности.
Деятельность Верховной распорядительной комиссии продолжалась недолго. Указом 6 августа 1880 г. она была ликвидирована. Проводилась некоторая реорганизация центральных государственных органов: упразднялось ненавистное III Отделение, а его функции передавались Министерству внутренних дел. Министром внутренних дел и шефом жандармов назначался М.Т. Лорис-Меликов. Ликвидация Верховной распорядительной комиссии изображалась как отказ от диктаторства. На самом деле диктатура как способ концентрации сил правительства в условиях политического кризиса вступала в новую фазу.
Министерство М.Т. Лорис-Меликова провело серию мероприятий, имевших заметные последствия. Были организованы сенатские ревизии для выявления отрицательных явлений местной жизни, отменен соляной налог, несколько расширены права печати, студенчеству было предоставлено право создания своих организаций в правительственных кругах.
В период проведения реформ 60-70-х гг. неоднократно поднимался конституционный вопрос, который рассматривался как один из способов по выходу самодержавия из кризиса. Конституционный вопрос не рассматривался как альтернатива самодержавию. Вопрос стоял лишь о различных формах законосовещательного представительства, которые могли бы успокоить благонамеренную оппозицию и тем самым упрочить положение монархии.
Среди проектов той поры наиболее значительным был план реорганизации Государственного Совета, подготовленный П.А. Валуевым в 1863 г. В его основу был положен принцип незыблемости монархии как гаранта государственности. Нововведения сводились к допущению представителей с мест с целью реализации совещательных функций при монархе. По проекту П.А. Валуева представительство носило не общенародный, а сословный характер, т. е. в делах законодательства и государственного управления должны были принимать участие представители прежних феодальных сословий. Этот план, по словам Валуева, преследовал вполне прагматическую цель – выбить почву из-под ног революционных агитаторов, которые широко используют в своей пропаганде тезис об антинародности и отчужденности самодержавия от общества.
Основной смысл выдвинутого П.А. Валуевым предложения сводился к реформе Государственного Совета, который должен был превратиться из административно-совещательного органа в сословно-совещательный с участием представителей дворянства, городов и духовенства. Проект допускал косвенное представительство через земства других сословий, но все равно не допускал представительства парламентского типа и в политическом отношении намного уступал либеральным проектам начала XIX в. Предложения Валуева широко не обсуждались, не получили своего воплощения в каких-либо реформах, но представляли определенный опыт правительства по модернизации политического строя России.
Своеобразным политическим экспериментом была разработка либеральной конституции Болгарии. После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. русским гражданским управлением в Болгарии во главе с императорским комиссаром А.М. Дондуковым-Корсаковым были проведены широкие либеральные реформы и подготовлен проект конституции, который был принят Учредительным собранием болгарских народных представителей. Разработанный русским гражданским управлением проект политического устройства Болгарии лег в основу болгарской политической системы, в которой сильная власть монарха подкреплялась широким народным представительством. Болгарская конституция надолго стала воплощением политических идеалов российских реформаторов.
Новый шаг по подготовке конституционной реформы непосредственно связан с деятельностью М.Т. Лорис-Меликова. Шаги правительства были очень осторожными. Предварительно речь шла только о создании законосовещательного органа. За основу реформы брались предшествующие проекты П.А. Валуева (1863). Основной целью подготавливаемой реформы было создание рационального механизма принятия законов, расширение социальной базы царизма и стабилизация политической обстановки в стране. Создание земского представительства в этом плане имело лишь второстепенное значение, как неизбежная уступка общественно му мнению.
Подготовка «конституции Лорис-Меликова» не была завершена, поэтому можно говорить лишь об основных ее положениях. 17 февраля 1881 г. Александр II утвердил доклад Лорис-Меликова по подготовке политических реформ. Предполагалось создание Подготовительной комиссии по выработке реформ. Эта законосовещательная комиссия должна была состоять из лиц, назначенных императором, и выбранных представителей от земств и городов. Правительство заранее предполагало, что земские представители будут отстаивать взгляды оппозиции, и поэтому количество мест от губерний так и не было определено.
Подготовительная комиссия предполагалась как временный законосовещательный орган, который ни при каких условиях не мог превратиться в государственное учреждение парламентского типа. Тем не менее, не следует полностью игнорировать политическое значение этой комиссии. Возникнув с участием избранных представителей, она могла высказаться за новые формы государственности, и игнорировать ее предложения самодержавие вряд ли смогло бы. Однако события стали развиваться по другому сценарию. К началу марта было подготовлено правительственное сообщение о созыве Подготовительной комиссии с участием представителей земств. Утром 1 марта 1881 г. Александр II одобрил текст официального сообщения о созыве комиссии, и на 4 марта было назначено слушание этого вопроса в Совете министров. В тот же день Александр II был убит народовольцами, и условия для проведения реформ резко изменились. Возможность плавной конституционной реформы была полностью исключена.
Терроризм народовольцев был крайним выражением оппозиции в стране. Он оказывал давление на правительство, дестабилизируя общество. Для либеральных реформаторов привлечение общественности и власти было единственным способом политической стабилизации страны и прекращения террора. Деятельность народовольцев способствовала реформам, но в условиях преобладания в России консервативных настроений народники фактически содействовали победе реакционных сил в правительстве. В результате террористического акта 1 марта 1881 г. в отставку были вынуждены уйти М.Т. Лорис-Меликов, Д.А. Милютин, А.А. Абаза, Д.М. Сольский и другие выдающиеся реформаторы.
В конце 70-х гг. ряд высших чиновников пришел к выводу, что «все наше государственное устройство требует коренной реформы снизу доверху». Таково было мнение О.А. Милютина. Сенатор П.А. Валуев в июле 1879 г. писал: «Чувствуется, что почва под ногами зыблется, зданию угрожает опасность, но обыватели как бы не замечают этого, и хозяева смутно чувствуют недоброе, но скрывают внутреннюю тревогу». О конституционных началах заговорил и Александр II, состоялось обсуждение записок П.А. Валуева и великого князя Константина Николаевича, в которых речь шла о возможности допустить к участию в управлении государством с законосовещательными функциями представителей общества. Однако император на решительные меры не пошел и, по мнению сторонников реформ, без потрясений более сильных, без нужды более крайней, чем нынешние потрясения и нужды, они приняты не будут.
Толчком к более активным решениям послужило очередное покушение на Александра II в феврале 1880 г., когда прогремел подготовленный С.И. Халтуриным взрыв в резиденции императора - Зимнем дворце. Накануне М.Т. Лорис-Меликов, пока еще харьковский генерал-губернатор, докладывая царю о своей деятельности, подчеркнул, что главное, к чему он стремился, - это «строгое карание и преследование зла не только совершенного, но и злоумышленного» и проведение мер, которые способствовали бы успокоению благонадежных элементов в обществе и, охраняя законные их интересы, восстановили бы в них ослабевшее доверие и власть. На следующий день император объявил об образовании Верховной комиссии и назначил Лорис-Меликова ее начальником.
Уже в апреле он представил царю доклад, в котором доказывал необходимость «непоколебимой строгости к злоумышленникам... и тесного сотрудничества с людьми благополучными», чтобы убедить народ и образованную часть общества в дееспособности самодержавия и его готовности заботиться о народе. Начальник комиссии предлагал пересмотреть паспортную систему и облегчить переселение крестьян из малоземельных губерний, установить отношения нанимателей с рабочими, т.е. ввести рабочее законодательство, обеспечить надлежащее руководство печатью, преобразовать губернские административные учреждения.
Летом 1880 г., когда активно действовали народовольцы, Лорис-Меликов предупреждал царя, что «проявление вредных социальных учений в нашем отечестве достигло таких размеров, при которых дальнейшее их развитие могло возбудить основательные опасения относительно сохранения в будущем не только общественного спокойствия, но даже существования государства». Он добился отставки вызывавшего наибольшую неприязнь общества министра просвещения Д.А. Толстого и назначения товарищем министра финансов Н.Х. Бунге. Был поставлен вопрос об отмене выкупных платежей и подушной подати.
В основу программы Лорис-Меликова были положены две основные идеи. Во-первых, сотрудничество с либеральными кругами, перевод их из лагеря оппозиции в лагерь союзников по борьбе с революционным движением. Формой такого сотрудничества должно было стать общегосударственное представительство, причем об этом говорилось в очень осторожной форме. Автор программы настоятельно подчеркивал, что такая мера отнюдь не ведет к ослаблению самодержавия, а, наоборот, будет способствовать его укреплению. Подобные оговорки были вызваны тем, что несмотря на кризис в верхах, Александр II вовсе не стремился совершить крутой поворот в политике. Лорис-Меликов убеждал царя, и небезуспешно, в его необходимости. Во-вторых, облегчение положения крестьян, что должно было, с одной стороны, создать благоприятные условия для развития сельского хозяйства, а с другой - ослабить недовольство деревни и удержать крестьян от участия в массовых выступлениях.
В августе 1880 г. Верховная комиссия была распущена, а Лорис-Меликов назначен министром внутренних дел. Одновременно этим же указом императора было упразднено стяжавшую печальную славу III Отделение Собственной его императорского величества канцелярии, и корпус жандармов подчинен министру внутренних дел. Это означало, что в руках Лорис-Меликова оказалась сосредоточенной огромная власть, отчего это время современники и стали называть «диктатурой Лорис-Меликова». Заняв министерский пост, он опубликовал обращение к жителям столицы, в котором обещал «без малейшего послабления» наказывать за «преступные действия, позорившие общество» и «оградить законные интересы его здравомыслящей части». Министр заявил, что рассчитывает на поддержку общества как «главную силу, могущую содействовать власти».
Пригласив к себе редакторов либеральных изданий, Лорис-Меликов заверил их, что они получили возможность обсуждать мероприятия правительства, однако просил не волновать умы мечтаниями о каких-либо представительных собраниях, речь может идти лишь о том, что земства будут пользоваться правами, предоставленными им законом, и выяснять нужды и желания населения разных губерний. Результаты встречи не замедлили сказаться. Авторитет правительства Лорис-Меликова в глазах общества вырос.
Он имел основание утверждать в новом докладе Александру II, что политика в значительной мере «удовлетворяет внутреннее стремление благомысленной части общества и укрепляет временно поколебленное доверие населения к силе и прочности власти».
«Великие реформы» остались «отчасти незаконченными», писал докладчик и предлагал для их завершения организовать две комиссии - административно-хозяйственную и финансовую - для обсуждения законопроектов, которые затем будут рассматриваться обшей комиссией из выборных представителей земств и городов и лицами, назначенными правительством. Комиссия должна была собираться на срок не более двух месяцев, и затем одобренный ею законопроект передавался в Государственный совет, где уже лишних выборных представителей не было, а лишь приглашались 10-15 лиц, «обладавших особыми познаниями, опытностью и выдающимися способностями». Видное место в программе занимал закон о печати, для разработки которого создавалась специальная комиссия. Закон должен был устранить вызывавший особое недовольство цензурный произвол и ввести практику судебного разбирательства. Программа была рассчитана на 5-7 лет и должна была осуществляться при поддержке общества.
Проект Лорис-Меликова был обсужден на совещаниях у царя 3 и 13 февраля и утвержден Александром 17 февраля. Наконец, 28 февраля императору был представлен проект учреждения из «представителей ведомств и сведущих лиц двух представительных и общей комиссии». К 1 марта 1881 г. было подготовлено правительственное сообщение об их созыве и, обращаясь к великим князьям и наследникам, император заявил, что «сделан первый шаг к конституции». Но сделан он не был. Бомба, брошенная в императорскую карету 1 марта 1881 г., гибель Александра I и приход к власти Александра II круто повернули и курс государственной власти.
Уже 8 марта 1881 г. проект обращения был вынесен на заседание Совета министров. Оно началось с выступления графа С.Г. Строганова, заявившего, что предложения Лорис-Меликова приведут к передаче власти из рук самодержавной монархии. Его слова были подхвачены Александром III, бросившим реплику, что «и я тоже опасаюсь, что это шаг к конституции». Затем на проект обрушился Победоносцев. Политику реформ, которая угрожала России введением конституции «по типу французских генеральных штатов», он объявил несостоятельной. Реформы 60-70-х гг., по его словам, дали свободу крестьянам, не установив над ними власть; земство - это говорильня, в которой орудуют люди «негодные и безответственные»; суд присяжных - говорильня адвокатов, к говорильне привела свобода печати. Фактически то, о чем говорил обер-прокурор Святейшего синода, было программой контрреформ. Недаром О.А. Милютин заметил в своем дневнике: «Многие из нас не могли скрыть нервного вздрагивания от некоторых фраз этого реакционера». Несмотря на поддержку многих участников заседания, проект был отложен.
Однако Лорис-Меликов, пользуясь тем, что по императорской формуле проект не был отвергнут, а отложен, предпринял еще одну попытку претворить в жизнь свою программу. 12 апреля он представил царю «всеподданнейший доклад», в котором реформе управления было уделено особое внимание. Министр предлагал обеспечить «единство правительства и программы внутренней политики», иными словами, создать «однородное правительство» для обсуждения в Совете министров важнейших государственных вопросов и «привлечения общественных представителей к предварительной разработке и выполнению реформ». Этому коллегиальному правительству надлежало, по мнению автора, объединить полицейские и жандармские органы в губерниях и подчинить их губернаторам; пересмотреть вопрос о земском и городском самоуправлении, расширив права местных городских и земских учреждений; отменить подушную подать и ввести налоги на «всесословных», более справедливых основаниях. В целях совершенствования учебного процесса и развития грамотности предлагалось провести реформу высшей и средней школы, улучшить законодательство и печать.
